На "кортике" обнаружились интересные воспоминания одного свидетеля Кронштадтского мятежа, который в 1970-е попытался потребовать у советского государства реабилитации и накатал письмо-воспоминания.
http://www.protalina.com/num_3_4_12/bus_3_4_12.htmСам автор особого интереса не представляет - типичный матрос-радиотелеграфист того времени. Призыв из деревени-учеба на флоте-участие в июльской демонстрации-Ледовый поход-демобилизация-мобилизация-служба в Кронштадте-мятеж в Кронштадте-репрессии-жизнь рядового гражданина.
Воспоминания - типичные мемуары мелкого современника, который не посвящен в подробности событий, многое забыл и вдобавок пытается использовать описание в свою пользу. Поэтому, при наличии многих верно отмеченных особенностей, путаницы и недомолвок там полным-полно. Обращает внимание, что хотя автор постоянно повторяет, что репрессии после мятежа поломали ему жизнь и все такое, он не возлагает вину за мятеж на каких-нибудь полумифических эсеров или несознательные матросские массы "клешников". Наоборот - фактически он все вешает на советское руководство: Троцкого, Зиновьева, Тухачевского и даже Калинина (с последним в 1976 г. он окончательно перегнул). Откровенно передергивая, он утверждает, что речь Калинина (на которой он даже не был) якобы все и спровоцировала, а потом красные бандиты начали душить несчастный Кронштадт. А там, мол, бунта не было вообще. Почему тогда не сдались? А потому что они... отбивались. Ну да, это, оказывается, была самооборона.
Типичный пример вранья:
"Напрасна и эта басня про кронштадтский лед. Будто Ворошилов сказал Ленину, что лед у Кронштадта уже слабый, и надо спешить с наступлением. 1 марта 1921 года лед был и не слабее, и не тоньше, чем в дни ледового похода 12—16 марта 1918 года.". Во-первых, не 1, а 16, а во-вторых, ночью как раз ударили холода, поэтому и поспешили. Так-то весна 21-го наступила очень рано и потому опасения, что лед вскроется и крепость станет неприступна (а где-то там обещали корабли Франции...) и сыграли свою роль. Автор этого, конечно, не знает, но вопить продолжает.
Однако даже из изложения автор отлично видны причины мятежа, которые полностью совпадают с кучей других данных и выводов аналитических статей. Во-первых, бунтарские настроения самого Кронштадта, где достаточно было одной лекции, чтобы куча дембелей записалась в сочувствующие анархистам. Особенно забавляет, что они названы "мирной партией".
В 1918—1919 годах проходили лекции на тему «Как формировалось человеческое общество в прошлом и куда оно должно идти в будущем?» Лектор Тагер (она!), беспартийная, еврейка, в качестве агитатора посетила тогда Кронштадт. А после этого — анкета! И масса матросов — анархисты! Очень странно! Достаточно было человеку сказать, что он анархист, и ему верили! Эшелоны демобилизованных матросов зачисляли в анархисты… Эти слова — «сочувствует анархизму» — кое-кто поставил в анкете потому, что это была самая нейтральная партия. Мирная! Да кроме того она — вся в будущем! Как завершающее звено в устройстве человеческого общества, когда люди будут жить по единому закону: «Совесть!» Но ведь таких людей еще долго ждать. Кроме того, 1918—1919 годы были временем формирования нового общества. И лекторы свободно фантазировали о новом будущем, которое едва ли когда-нибудь осуществится, потому что люди — не ангелы бесплотные, и потребности у них будут материальные.Плохой паек. Автор дальше рассказывает, что-де, мы голодали, а чекисты жрали деликатесы из Финляндии! Ну да, а товарищ Жданов кушал персики, доставляемые самолетом в блокадный Ленинград.
Еще за неделю до 1 марта Питер шумел. На заводах рабочие требовали хлеба, а им ничего не давали. 24 февраля 1921 года начался шухер в Петрограде по поводу голода. По Кронштадту шел слух: «На Путиловском заводе забастовка, рабочие требуют хлеба!..» Рабочие волновались — обычный паек хлеба там был 1/8 фунта (около 50 граммов в день. — В. К.). При таком положении людям было трудно жить. Стало плохо и с топливом, и с питанием. В Кронштадте команды на кораблях и береговые служили революции и питались так: на обед — каша из мороженой картошки да суп из «ржавой» селедки, 50 гр. хлеба на день, одна селедка на пять человек. Весной 1920 года у меня началась куриная слепота. Вместо сахара выдавался «сапитат» — расфасованная в «чекушки» жидкость, раствор сахарина с кислотой. Мурцовка — черствый черный хлеб, замоченный кипятком, — давалась на обед матросам, сидевшим на гауптвахте.Полный завал с партработой.
В службе связи Балтфлота была партийная ячейка, членов — больше двух десятков. Но ячейка эта замкнулась, отгородилась от остального коллектива, ходила «на особицу». Никаких бесед с командой не проводили. Как сектанты, общались в закрытой комнате. Беспартийные слышали только гул. Фельдфебель П. Михайлов издевался, проходя мимо: «Яичко гудит…»
Коммунисты в Кронштадте действовали предательски. Вместо того чтобы организовать отпор, они стали подавать коллективные заявления о выходе из партии. Такие списки печатались в «Кронштадтских известиях», но список из службы связи редакция не успела опубликовать (мятеж кончился 17 марта). Числа 10—12 марта 1921 года все коммунисты службы связи подали такое заявление. Говорили, что один только Бутт-Мошков не подписал его, он был секретарем. Комиссар в службе связи тоже молчал. Наши партийцы разложились, забюрократились, «закомиссарились», как говорили тогда. А в заключение отреклись. Самых оголтелых партийных арестовали, они содержались в Северных казармах, но никто из них не был убит, не был даже обижен.Да, действительно, пленные коммунисты не были убиты. Потому что накануне того, как Кронштадтский "ревком" раскачался и, отойдя от своей риторики демократии и "Советы без коммунистов", наконец подписал им смертный приговор, красноармейцы уже вошли в город. Еще несколько часов - и спасать было бы некого.
Местами, понимая, что перегибает палку с отрицанием чего-либо вообще, автор винит во всем кровавую клику Троцкого-Зиновьева и военспецов-монархистов. Ну да, восстания не было, коммунистам просто захотелось побегать по льду перед стреляющей крепостью.
Дальше начинается истерика про ужасы красного террора. Учитывая, что там есть даже попавшие позднее в белые газеты байки про потопление в баржах (это весной-то 1921 года, в Финском заливе!) - видно, что автор очень многое добавил от себя. Заодно он там, по советской традиции, кляузничает на каких-то своих личных врагов, которые якобы примазались к власти.
Муки автора выразились, как можно понять, в почти годовом заключении в Холмогорском лагере принудработ, который, по его словам, был чуть не второй Дахау, и где он подхватил сыпняк. Освободили в январе 1921-го по амнистии 7-го ноября (автор жалуется, что освобождать надо было тоже 7-го). Очевидно, сыпняк и плохое питание на русском севере в лагере принудработ - это особо изощренное и жестокое издевательство над арестованными кронштадтцами.
В репрессии он странным образом не пострадал, а потом до конца жизни требовал реабилиации, пытаясь объяснить разночтения своих слов с реальными документами происками врагов. Кроме трескучих фраз видно, что автору очень жалко, что из-за ареста не успел получить образование и потому работает на низкой ставке. Да, а если бы не Кронштадт, ни сыпняка, ни низкой ставки не было бы никогда. Именно клеймо, а не что-то другое заставило автор пойти на немыслимое - работать четыре года после пенсии из-за малой суммы и жить на площади сына. Кто еще в Советском Союзе был обречен на такие муки!
В общем, воспоминания, конечно, предвзятые, но как источник - любопытно.
Вот еще для затравки эпизод с демонстрацией 4 июля 1917 г., где немецкий наймит Ленин пытался "устроить восстание".
Вместе со всеми матросами учебно-минного отряда в июне 1917 года я участвовал в петроградской демонстрации.
С моими товарищами был и на июльской демонстрации. Четвертого июля 1917 года по заданию партии состоялось выступление кронштадтских матросов в Петрограде. На двух кронштадтских пароходах, шедших при помощи бортовых колес, команда учебного минного отряда направилась в Питер. По пути нас захватил шквал дождя с ветром. Пришлось курс изменить, пройти морским каналом, так как пароход, кренясь, стал задевать песок. Демонстрация называлась «мирная, вооруженная», без патронов, но с винтовками (японскими). Наша группа (учебного минного отряда) высадилась на правом берегу Невы, чуть пониже Николаевского моста, чуть повыше лежащего на боку учебного судна «Николаев» (с ним недавно получилась авария, он завалился на один борт). Второй пароход пристал к левому берегу Невы, и отряд с него прошел на Невский проспект.
Мы же вышли на берег. Построились. Набережная — штабеля дров, кругляка-саженника. Нам сообщили маршрут, по которому мы должны шагать. По набережной вверх по Неве, мимо университета, по Кронверкскому проспекту колонной мы подошли к дворцу Кшесинской. Булыжная мостовая. Под нашими ногами — трамвайные пути, позади — садик с чугунной решеткой высотой до плеча. Отряд построился перед балконом в две шеренги.
Тогда у меня болели ноги — сбил неудобной обувью, пришлось надеть валяные туфли. Мы стояли около дворца Кшесинской, где помещался штаб большевиков. По команде «вольно» долго ждали выхода на балкон В. И. Ленина. Я, Шастин, еще Калистратов разговаривали. Между нами изредка проходили гражданские лица. Подходит к нам пожилая, одетая в серое ватное полупальто женщина лет пятидесяти крупного, плотного телосложения (но не упитанная), видно, что из интеллигентов. Постояла и тихо говорит, не глядя на нас: «Жаль мне вас, жаль!» Мы слушаем и смотрим смущенно. А она от нас отходит к другим, заговаривает с матросами и повторяет: «Жаль мне вас…» С балкона нас, матросов, коротко приветствовал Владимир Ильич Ленин, он был с сопровождающим в шинели.
Потом в походном порядке мы прошли к Троицкому мосту, по Садовой улице, Невскому проспекту до Литейного-Владимирского. Нам сказали, что на Литейном будут стрелять. Колонна повернула на проспект Владимирский. Тут нас юнкера приветствовали «салютом» — пулеметной очередью!.. Все еще помню, как заработали, застрекотали пулеметы с противоположной стороны улицы, откуда-то с крыши высокого дома напротив…
Ряды матросов смешались… Колонна рассыпалась. Я и мои товарищи Василий Шастин пермский, Петр Филиппов родом из Симбирска и еще кто-то шли крайними возле тротуара. Очередь прострочила «стёжку» на стене дома № 5 немного выше моей головы. На белой штукатурке остались следы этой очереди. Колонна бросилась врассыпную… Я сунулся в подворотню этого дома. Через несколько минут стрельба прекратилась, но матросы не знали, куда идти. Тогда и я не знал улиц Питера, и все пошли наугад. Оказались возле ворот армейской казармы. И нам предложили войти во двор, накормили солдатским обедом. Но винтовки отобрали. Указали, куда идти дальше. Шли долго. Вышли на левый берег Невы, где она впадает в залив, там что-то вроде порта. Какой-то матрос вывел меня к заливу, где среди других судов стоял небольшой автокатер (не гребной, а с мотором. — В. К.). Он был уже полон, но но нас двоих впустили. Катер отчалил и пошел в Кронштадт… Он был так перегружен, что иллюминаторы оказались в воде!
Теперь задумываюсь, почему бы тогда, 4 июля 1917 года, когда мы проходили по Владимирскому проспекту, одной из «капелек», что направил какой-то юнкер из своего пулемета, не угодить в меня — ведь они летели так близко над моей головой! И не пришлось бы мне терпеть все муки жизни…
По проспекту Владимирскому шел по нечетной стороне рядом с матросом Федосеевым (или Евсеевым?) из 10 роты учебно-минного отряда. Он был невысокого роста, худощавый, до военной службы — школьный учитель где-то на Урале или в Сибири. А может быть, и на европейской части? В Кронштадте у него, видимо, была семья. Он еще, помню, провел меня по улицам Кронштадта мимо костела. Мы вышли на запад, улица с севера на юг вся была из деревянных двухэтажных домов. Он указал на один из них и сказал, что тут жил известный поэт Надсон.
По возвращении в Кронштадт — опять учеба в минных классах.![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
yroslav1985, не помню, поздравлял ли тебя с публикацией. Поздравляю теперь - познавательно вышло, только опечаток много. Ты всю эту литературу через знакомых доставал или в библиотеках работал?
