А вот зловещим раскатом разнеслась весть об убийстве Государя, этого несчастного, беззащитного и совсем уже теперь безопасного человека; передавали ужасающие подробности его бессмысленного убийства, говорили, что его застрелили с больным сыном на руках, а потом всю семью сожгли... И вспомнился мне яркий майский день, и огромные ревущие от восторга толпы народа на празднично разукрашенных улицах Москвы, и молодой царь на белом коне, и пестро-золотая свита его, и золотые кареты, и блестящие войска, я тогда молодой, пред которым вся жизнь была впереди, сижу у окна с красавицей Маней... да, жизнь пережить — не поле перейти... Бедный царь!..
Должен отметить, что революционного восторга то известие в массах отнюдь не возбудило напротив, все как-то нахмурились.
Я сидел у редактора «Власти народа», Гуревича, еврея, когда нам подали телеграмму, что приговор екатеринбургского совета признан московскими властями правильным». Гуревич, побледнев, показал мне, что большинство подписей под этим документом еврейские.
Эта бумажка будет стоить евреям пятьдесят тысяч голов... — сказал он.
— Если не больше... — поправил я, знавший, что говорилось в последнее время по деревням, в голодных хвостах перед пустыми булочными, всюду.
А пресса буквально захлебывалась от восторга. И что было всего омерзительнее, так это то, что вчерашний хам, до исступления оравший ура», теперь до исступления поносил этого несчастного человека. И тут хамы интеллигентные соперничали в низости с хамами неинтеллигентными, и трудно сказать, кто был гаже. Каким заушениям не подвергались «Романовы», и все романовское в газетных статях, в митинговых речах, в специальных, наскоро состряпанных «историях». И впохыхах спускалось из виду даже обязательная в таком случае, казалось бы, революционная точка зрения на историю, сводящая значение в ней личности к нулю. Ведь если личность действительно нуль, то значит, и нечего так вопить против «Романовых», потому что это только ряд нулей, а если эта точка зрения не верна, если личность не нуль, то достаточно вспомнить, чем была Россия триста лет тому назад, когда народ призвал Романова спасти его, и чем стала она в конце ХХ в., чтобы опять-таки не очень уж орать против этих ненавистных «Романовых»: из крошечной страны, разбираемой и заливаемой кровью в бесконечной смуте, она выросла в гиганта, богатства которого неописуемы, пред которым лежало безбрежное будущее.
В общем, довольно благополучно прожили мы во Владимире до июня.
Наживин И.Ф. Записки о революции. ... (Библиотека русской революции) — Москва: Кучково Поле, 2016. С. 153-154.Видел книгу в магазине. Все здесь прекрасно.
И плач по прекрасному царю.
И вранье про еврейские подписи с обязательным другом-евреем, чтобы избежать обвинений в антисемитизме...
И обличение "хамов".
И явное вранье про поголовное обличение и раздувание Романовых - не знаю как там во Владимире, а центральная пресса писала про это не так уж много и оценивала царя как личность уже мало кому интересную.
И вот этот свистеж про "народ", призвавший Романова, который его, оказывается, спас! Я уж не говорю про "маленькую страну" в начале 17 века.
И вот этот резкий переход в финале.
А далее оказывается, что автор знался с подпольем и пришел в большое возбуждение, когда пришла весть, что в ряде городов готовятся савинсковские восстания - на послезавтра. А Владимир восстать не смог, поздно сообщили. Бяда-бяда.
От издателяИван Федорович Наживин — один из крупнейших писателей русской эмиграции и единомышленник Л.Н.Толстого. "Записки о революции", впервые изданные в Вене в 1921 году, — это реальные наблюдения за революцией 1917 года, облеченные в безупречную литературную форму. В книге рассказывается, как реагировал на действия большевиков простой русский народ и интеллигенция и какие преступления совершались в ходе революции, приводятся беседы с крупными политическими и литературными деятелями того времени и собственные размышления автора о путях дальнейшего развития страны.( Read more... )