![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
voencomuezdВдогонку о казаках у белополяках - обзор внешнеполитичесих отношений той войны. Там был сложный узел противоречий между Россией, Польшей, Германией, Чехословакией и Литвой.
Отмечу только, что я не верю в разделяемое автором представление о якобы помощи Германии РСФСР военными инструкторами и офицерами. Извините, не в тех еще отношениях были Ленин и Леттоф-Форбек, чтобы друг другу так спокойно помогать.
Взаимоотношения Польши, России и Германии в 1920 году
Зубачевский Виктор Александрович - кандидат исторических наук, доцент Омского государственного педогического университета.
В конце 1919 — начале 1920 г. отсутствие четкого этноконфессионального размежевания на востоке Центральной Европы привело к возникновению в регионе конфликтов, в которых участвовали Советская Россия, Германия, Польша, Чехословакия, Литва, украинские и белорусские националисты (1). Отказавшись от продолжения проходивших в октябре-декабре 1919 г. советско-польских переговоров об обмене заложниками и пленными, начальник Польского государства и верховный главнокомандующий Ю. Пилсудский замыслил в 1920 г. нанести удар на Украине. Так, 10 января в польское Министерство промышленности и торговли были переданы документы с обоснованием захвата земель «между Днестром и Бугом с выходом к Черному морю», «соглашения с Румынией о придании международного статуса Днестру и строительстве в его устье порта, соединенного с Польшей железной дорогой». В этом случае, отмечали авторы проекта, «Польша заняла бы такое положение в отношении восточноевропейских государств, какое сейчас в отношении Польши занимают западноевропейские государства». Планы превращения Польши в черноморскую державу учитывали непризнание национальными окраинами бывшей Российской империи ни большевиков, ни генерала А.И. Деникина (2).
Руководители Белого движения отвергали шовинистические планы образования великодержавной Польши (минимум — в границах 1772 г., максимум — от Балтийского до Черного морей), выступая с имперских позиций — единая и неделимая Россия. Поэтому Пилсудский под давлением Антанты формально сотрудничал с белыми, а в борьбе с красными придерживался геополитических мотивов. Он надеялся на создание третьей России — антибольшевистской, но согласной на новые границы — с помощью национальных движений и близких пилсудчикам по духу савинковцев (3). Бывший член Русского политического совещания (РПС) Б.В. Савинков писал главнокомандующему вооруженными силами юга России (ВСЮР) Деникину 13 декабря 1919 г.: «К весне... нам придется воевать либо против Польши, либо в союзе с ней ... Если мы будем с Польшей воевать, то она поддержит литовских и украинских сепаратистов ... следует... вступить в переговоры с Польшей о союзе... признав принцип автономии народностей» (4). В январе 1920 г. Савинков и бывший член РПС Н.В. Чайковскии встретились в Варшаве с Пилсуд/41/ским, который согласился на координацию действий с армией Деникина против большевиков и предложил помощь в подписании соглашения Белого движения с Украиной, Эстонией, Латвией, Литвой в обмен на проведение плебисцита в спорных областях Литвы и Белоруссии, отказ России от Восточной Галиции, свободный транзит польских товаров в балтийские порты. Из Варшавы Савинков поехал в Париж, где выяснилось, что лишь часть кадетов во главе с бывшими членами РПС Г.Е. Львовым и В.А. Маклаковым готова вести переговоры с поляками, а Чайковский — к Деникину, отказавшемуся подписать договор с Польшей на условиях Пилсудского (5). Впрочем, маловероятно, что лидеры Белого движения намеревались в случае победы выполнить польские требования, о чем прямо писал Деникину бывший глава правительства при главнокомандующем ВСЮР А.С. Лукомский в марте 1920 г.: «Вы считали, что Вы не можете дать никаких обещаний, которые могли... урезать границы государства Российского в пределах 1914 г. ... в случае окончательной победы над большевиками и воссоединения сильной России, Ваши обещания не имели бы ровно никакого значения» (6).
Орган Польской социалистической партии (ППС) «Robotnik» комментировал встречу Пилсудского с Чайковским и Савинковым в статье «Неоденикинщина» как попытку вовлечь Польшу в войну в интересах «либерального российского империализма» (7). Ранее газета писала: «Если мы должны кого-то благодарить за изменения в вопросе о Восточной Галиции, то не Антанту ... а Деникина и Колчака за то, что они позволили разбить себя, или большевиков за то, что они их разбили» (8). В то же время официозная польская печать, по словам члена Реввоенсовета Западного фронта (ЗФ) И.С. Уншлихта, «использует антинемецкое настроение крестьянства и мещанства в пользу борьбы с коммунизмом в Советской России, по отношению к которой нет в массах враждебного настроения. Германия и Россия рисуются в прессе как постоянный антипольский союз ... пресса старается перенести злобу населения с немцев на Россию» (9).
Зимой 1919-1920 гг. Москва в целом осуществляла реальную политику. Совнарком РСФСР дважды — 22 декабря 1919 г. и 28 января 1920 г. — выступил за возобновление советско-польских переговоров и предложил полякам мир на выгодных условиях: «они получали всю Белоруссию и порядочный кусок Украины» (10). Но эти предложения Польша отвергла: разработанный в феврале Варшавой проект предварительных условий мирных переговоров с Москвой, по сообщению польского посланника в Лондоне Е. Сапеги, «английское правительство считает безумием, а в случае их принятия Советами — угрозой войны в будущем». В марте-апреле последовал вновь обмен нотами между Польшей и Советской Россией о возобновлении переговоров, но польская сторона выдвинула неприемлемые для советской стороны условия (11).
Однако среди большевиков были распространены и ультрареволюционные настроения. Так, Польское бюро пропаганды и агитации (Польбюро) при ЦК РКП (б) подвергло критике воззвание председателя Исполкома Коминтерна (ИККИ) Г.Е. Зиновьева «О польском вопросе» от 17 февраля, в котором «автор уверяет, что по сравнению с Юденичем, Колчаком и Деникиным белая Польша — совершенное ничтожество ... Данные Региструпа... говорят иное ... Зиновьев недооценивает самостоятельную роль польской буржуазно-помещичьей контрреволюции» (12). Неофициальные предложения советских лидеров и штабные варианты военных операций содержали элементы революционной геополитики. Узнав о сопротивлении немецких трудящихся Капповскому путчу, В.И. Ленин телеграфировал члену РВСР И.В. Сталину: «гражданская война в Германии может заставить нас двинуться на Запад на помощь коммунистам». Польбюро докладывало: «Заговор Каппа сильно встревожил польскую печать ... прусские юнкера, мол, в заговоре с «большевиками» и вместе с ними кинутся на бедную Польшу» (13). Действительно, Главное командование Красной Армии разрабатывало планы стратегического контрнаступления против Польши и требовало от командующих /42/ фронтами готовности к нанесению контрударов по польской армии (14). Вместе с тем, Совнарком РСФСР и Ревком УССР согласно принятому в январе решению преобразовывали войска Юго-Западного фронта (ЮЗФ) в трудовую армию для борьбы с разрухой и военное министерство Польши было осведомлено, что «Россия не может одновременно планировать наступление к реорганизовывать свои войска в трудовые армии» (15). Для оценки стратегических замыслов Москвы необходим объективный анализ ситуации в России. Незавершенность Гражданской войны, усталость Красной Армии, катастрофическое состояние фронтовых тылов, хозяйственная разруха не оставляли места далеко идущим намерениям в отношении Польши.
Практически все известные польские политики выступали против планируемой Пилсудским военной операции на Украине, приводя в пример печально закончившиеся походы на Восток в начале XVII в. гетмана Ст. Жолкевского и Наполеона Бонапарта. Пилсудский отвечал, что они не знали как он, Россию и тактику степной борьбы. Свои агрессивные замыслы пилсудчики объясняли стремлением к восстановлению «исторической справедливости» и необходимостью освобождения народов Украины, Белоруссии, Литвы от большевизма или его угрозы. В интервью газете «L'Echo de Paris» в феврале 1920 г. Пилсудский провозгласил: «Мы на штыках несем этим несчастным странам безоговорочную свободу», а через три дня в газете «Le Matin» выступил за мир с большевиками, что явилось попыткой шантажа Антанты. Посланник в Париже М. Замойский писал министру иностранных дел Польши С. Патеку: «наша война с большевиками, в понимании французского правительства... утратила... характер защиты Европы от большевизма; с этим согласно, по словам Сапеги, и английское правительство» (16).
Польбюро направило 13 апреля в ЦК РКП (б) докладную записку о борьбе между эндеками и пилсудчиками. Эндеки считали, что границы 1772 г. доведут «Польшу до бессилия федерализма», дискредитируют ее «как захватчика в глазах Европы». По мнению же пилсудчиков, после победы Белого движения эндеки отдадут «великой России» Белоруссию и Украину. Польбюро отметило также, что у Польши «с Чехией отношения самые натянутые ... Что касается плебисцита, война ухудшает перспективы Польши: присоединение Польше угрожает тем, что будут брать молодежь в солдаты» (17). К интересному выводу пришел в феврале Президиум Рады Белорусской Народной Республики (БНР): в связи с политикой Польши в «Белоруссии и [на] Украине, с враждебным отношением к ней России и Германии легко придти к заключению о скорой гибели Польши, а может быть и четвертому разделу... большевики ... умышленно отступали, чтобы дать возможность похозяйничать полякам в Белоруссии и тем разжечь ненависть к полякам... через месяц-полтора большевики разобьют поляков» (18).
В апреле польское правительство и Директория фактически несуществующей Украинской народной республики (УНР) во главе с С. Петлюрой подписали политическую и военную конвенции, превращавшие «Украину в протекторат, подчиненный... Польше» (19). Не желая обострять отношения с белыми, Патек говорил Маклакову: «восточная граница ... в договоре с Петлюрой не является... окончательной; когда установится русское правительство, вопрос о границе будет пересмотрен». Пилсудский же писал Соснковскому о необходимости создания Польшей и Румынией независимого от капризов Антанты украинского государства для ликвидации «опасности большевистской и империалистической России» и получения выгод «от такого богатого края как Украина» (20).
25 апреля польские войска начали генеральное наступление на Украине, которое значительная часть противников Советской власти осудила как иноземное вторжение. ЦК правых эсеров заявил: «Смущенное нашептываниями ренегатов революции и беспардонных авантюристов вроде Савинкова... Петлюры и др[угих] польское правительство рассчитывало в своем походе против Советской России на... поддержку русской демократии» и призвал «все трудовое крестьянство и рабочий класс к... отпору хищническим притязани/43/ям польского империализма» (21). Польские дипломаты сообщали об организуемой в Германии А.И. Гучковьм из бывших русских военнопленных армии для возрождения великой России, что в Берлине прошли переговоры представителей российской эмиграции и секретаря ИККИ К.Б. Радека, от имени Ленина обещавшего «создать коалиционное правительство с участием всех российских партий, чтобы с началом большевистского наступления привлечь войска Гучкова против Польши» (22).
Бывшие деникинские войска в Крыму, командование над которыми принял генерал П.Н. Врангель, пытались договориться с Польшей о совместной борьбе с большевиками. Используя отвлечение сил Красной Армии на польский фронт, он овладел в июне Северной Таврией, но, по словам британского премьер-министра Д. Ллойд Джорджа, это «наступление предпринято вопреки... советам великобританского правительства, которое поэтому отныне не несет никакой ответственности за Врангеля» (23). Ленин и Сталин, а также председатель РВСР Л.Д. Троцкий оценили наступление Польши и Врангеля как начало третьего похода Антанты (24). Врангель, который придерживался девиза, «хоть с чертом, но против большевиков», послал на переговоры в Варшаву Савинкова, которому Пилсудский заявил о желательности русско-польского соглашения, но военного взаимодействия, прежде всего оперативного, не последовало. Отказ поляков от военного союза с Врангелем Савинков объяснял в письмах барону жесткостью его политики в национальном вопросе (25). Только под влиянием успехов Красной Армии власти Польши разрешили формировать на своей территории воинские части белых.
Меньшая часть Белого движения в период советско-польской войны заняла прогерманские позиции: например, генерал В.В. Бискупский в июле предлагал организовать восстание в Красной Армии, когда она достигнет границ 1914 г., и с помощью войск Врангеля, сформированных в Германии русских отрядов, а также сил украинских и белорусских националистов установить в России военную диктатуру, образовав затем союз «Великой России, Великой Германии и Великой Украины». Не случайно, ранее Польбюро предостерегало: «белогвардейщина сейчас делает ставку на «национальную войну» России против Польши» (26).
Советская Россия тоже искала союзников. Так, в директиве «О поведении в занятых селениях и городах бойцов Конноармии» Сталин призвал «бережно» относиться к военнопленным из Галиции: «Внушите им, что если угнетаемые Польшей галицийские украинцы поддержат нас, мы пойдем на Львов ... помочь [им] создать свое независимое государство, пусть даже несоветское, но... дружественное к РСФСР». Не случайно, политбюро ЦК РКП (б) утвердило предложение наркома иностранных дел Г.В. Чичерина «Об осторожной политике, охраняющей независимость Восточной Галиции», которую большевики предполагали превратить в буферное антипольское государство. О настроениях в Восточной Галиции свидетельствовал генерал УНР Ю. Тютюник: «крестьяне... саботировали наши действия, а более активные элементы бежали в Красную Армию, чтобы помогать ей бить поляков» (27).
Тем временем, в результате советского контрнаступления Польша оказалась на грани военно-политической катастрофы. Польский МИД от имени Совета обороны государства (СОГ) обратился с просьбой о посредничестве для заключения мирного договора с Советской Россией к участникам конференции в Спа (заседание Верховного совета Антанты 5-16 июля 1920 г.). На совещаниях, помимо делегаций от шести союзных государств (Франции, Англии, Италии, Японии, Португалии и Бельгии) присутствовали, при обсуждении непосредственно их касавшихся вопросов, представители Германии и Польши. В ходе конференции английские и часть французских дипломатов выступили за этнические польские границы. Ллойд Джордж заявил, что «ничего нельзя будет сделать, если Польша не покончит ... со своей империалистической и аннексионистской политикой» и высказался против включения в ее состав Восточной Галиции. Отказ большевиков от реальной политики в угоду революционной геополитике произошел не без влияния /44/ решений в Спа. Правительство Польши 10 июля обещало Англии и Франции подписать перемирие с Советской Россией на условиях признания своей восточной границей рекомендованную Верховным советом Антанты в декабре 1919 г. этническую линию, восточнее которой остановилась бы Красная Армия; демаркационная линия в Восточной Галиции совпала бы с положением фронтов на момент договоренности в Спа. Соглашение предусматривало созыв конференции в Лондоне с участием заинтересованных стран, обязывало Польшу принять решения Верховного совета о Литве, Восточной Галиции, Тешинской Силезии, Вольном городе Данциге; указывало, что если Польша примет все условия держав, то Великобритания предложит Советской России прекратить наступление, а в случае отказа последней от перемирия, Запад окажет Польше военную помощь. Президент данцигского сената Г.Зам позднее отметил: «Решение Совета в Спа ... создавало для Данцига совершенно новое положение вещей», что важно с учетом «ключевой роли Данцига в случае войны» (28).
В направленной в Кремль 11 июля от имени Антанты ноте за подписью британского министра иностранных дел Дж. Керзона Москве предложили заключить перемирие с Варшавой и прекратить наступление Красной Армии на этнической линии, с тех пор именуемой линией Керзона. Помимо согласованных с поляками уступок с их стороны, Керзон предлагал Совнаркому поддписать перемирие с Врангелем, а сражающимся в Восточной Галиции частям остановиться на линии фронта в момент подписания перемирия, что фактически поощряло советское наступление на Львов. Долгое время это считалось ошибкой «клерка Foreign Office (МИД Англии. — В.З.), незнакомого с географией Восточной Европы», но изучение закрытого меморандума Ллойд Джорджа показало, что «ошибка» совпала с «этнографической прямой между Западной и Восточной Галицией»: премьер-министр высказал свое неодобрение выходящим за этнические границы требованиям Польши. Современные польские историки оценивают изменение в ноте Керзона о разделительной линии в Галиции как результат одностороннего вмешательства Ллойд Джорджа, желавшего склонить Кремль к подписанию перемирия (29).
Возникает вопрос, собиралась ли Польша выполнять условия ноты Керзона в случае их принятия Советской Россией? Ответ дала в 1925 г. газета «Kurier Роrаппу», опубликовавшая признание Пилсудского после принятия СОГ ноты Керзона: если «должен... быть заключен мир, который уменьшил бы территорию Польши и умалил бы ее честь, тогда я объявил бы себя взбунтовавшимся генералом ... защищал бы честь и целость государства». Вероятно Пилсудский согласился с предложениями Антанты, не думая их выполнять. Главным виновником возникшей для Польского государства трагической ситуации являлся его начальник и главнокомандующий, что подтверждает письмо Пилсудского с просьбой об отставке с вышеназванных постов, переданное 12 августа премьер-министру В. Витосу (30).
Лидеры большевиков начали дискуссию по поводу ноты Керзона. Ленин оценил условия Антанты как «сплошное жульничество ради аннексии Крыма» и просил Сталина распорядиться «о бешеном усилении наступления». Сталин в ответ телеграфировал Ленину: «поляки переживают развал» и Керзон старается их спасти «своим предложением о перемирии... чем тверже будем вести себя, тем лучше будет и для России, и для международной революции». Член политбюро ЦК РКП (б) Л.Б. Каменев обратил внимание на то, что Восточную Галицию «Керзон авансом объявил русской территорией... отсюда крестьянское движение скорее может проникнуть в Польшу, чем по прямой линии от Минска на Варшаву, а, во-вторых, это ворота в Венгрию» (31). Мнение политиков разделял командующий ЗФ М.Н. Тухачевский. С другой стороны, Троцкий и его заместитель в РВСР Э.М. Склянский полагали, что с пересечением этнической границы война для Польши станет национальной, поэтому, приняв условия ноты Керзона, надо использовать затем разногласия в правящих кругах держав Антанты и Германии в интересах Советкиx республик. Председатель РВСР надеялся также на немецкую помощь в /45/ восстановлении российской экономики. С предложениями Керзона соглашался Чичерин. Иные варианты реакции на ноту рассматривал уполномоченный СНК РСФСР за границей М.М. Литвинов (32).
Ленин дал телеграмму Уншлихту, спрашивая его и польских коммунистов о «возможности советского переворота в Польше» с установлением ее восточных границ согласно этническому принципу. Уншлихт сообщил 15 июля о возможности «с подходом наших войск» к польским границам советского переворота в Польше, который может облегчить переворот (вероятно, революционный. — В.З.) в Германии. В итоге советские лидеры отказались от посредничества Великобритании под предлогом ее вмешательства во внутренние дела России. Правда, выступая в сентябре на IX-й конференции РКП (б), Ленин признал возможность ошибки в ответе на ноту Керзона и назвал следующие аргументы в пользу согласия на предложения Антанты: «Получая Восточную Галицию, мы имели базу против всех современных государств... мы становились в соседство с Прикарпатской Русью, которая кипит больше, чем Германия и является прямым коридором в Венгрию... Мы сохраняли в международном масштабе ореол страны, которая непобедима, и является великой державой». Переоценив свои силы, Кремль после 15 июля перевел сравнительно реальную идею установления советской власти в Польше в задачу «освобождения» восточной части Центральной Европы. Ленин считал возможным «советизировать Венгрию, а может быть также Чехию и Румынию». Сталин ставил «вопрос об организации восстания... в таких еще не окрепших государствах, как Венгрия, Чехия» (33).
Интересной представляется оценка изменения советских планов советником польского представительства в Лондоне Я. Цехановским, отметившим в беседе с сотрудником британского МИД У. Тиррелом: «В России партия Ленина победила партию Троцкого; иными словами, теория идеалистического большевизма победила милитаризм Советов... Для Ленина и его партии территориальные границы не играют роли. Их интересует единственно осуществление мировой революции... Следует допустить, что Польшу не ждут трудности в получении... выгодных для себя территориальных условий». При отклонении ноты Керзона большевики принимали также во внимание разногласия между Англией и Францией в их политике на востоке Центральной Европы и неблагоприятную для Польши ситуацию на ее границах с Литвой, Чехословакией и особенно Германией, на что указывал в докладе Военный комитет Антанты (34).
Новый захват поляками Виленского края ускорил советско-литовские переговоры. Правда, Литва претендовала не только на Вильно, но и на Гродно, что явилось, по словам члена советской делегации Ю.Ю. Мархлевского, «попыткой произвести дележ шкуры еще не убитого медведя». Председатель делегации А.А. Иоффе заметил: экономические и географические соображения Литвы для обоснования «притязаний на Hinterland (тыл. — В.З.) для города Гродно ... имеют чисто империалистический оттенок». Тем не менее, советско-литовский мирный договор от 12 июля 1920 г. передавал Виленщину Литве и учитывал ее интересы по «сплавным рекам»; предстояло также подписать торговый и транзитный договоры (35).
Через Литву большевики довели до сведения Антанты компрометирующую Пилсудского информацию о советско-польских переговорах 1919 г., в ходе которых личный представитель польского главкома сделал председателю советской делегации Мархлевскому секретное заявление «о не переходе поляками известной линии», получив соответствующее обещание большевиков. «Заверения, полученные непосредственно от Пилсудского, упрочат, — по словам Чичерина, — наше с ними военное соглашение». В итоге перегруппировки противостоявшей полякам 12-й советской армии с Западного на Южный фронт «делались за счет... обращенного против белополяков фаса» и не исключено, что это сыграло важную роль в последующей победе Красной Армии над армией Деникина. В мае 1920 г. Политбюро обсудило вопрос о предании гласности достигнутой с Пилсудским договоренности, но согла/46/шение решили временно не публиковать. В июле Чичерин предложил Ленину вернуться к проблеме: Радек упомянул в изданной в мае брошюре о «прошлогодней сделке с Пилсудским... в парижской печати... стали кричать о ненадежности Пилсудского, который... продал-де Деникина. Если опубликовать больше, это, во-первых, дискредитирует Пилсудского в глазах Антанты, во-вторых, покажет польскому обществу, что можно было иметь мир на самых выгодных для Польши условиях» (36).
Открылась «тайна» после возвращения Красной Армией Вильно Литве. Иоффе передал через литовское правительство державам Антанты документы о том, что в 1919 г. «Польша заключила с Россией соглашение против Деникина, имея с Деникиным соглашение против России... Сообщение заинтересовало англичан... Англичане считают это большим доводом против Польши». Возврат Вильно произвел, по словам Иоффе, «в Европе впечатление разорвавшейся бомбы. Французы... думали, что наше продвижение по польской территории удастся использовать... против нас. Англичане боятся, что между нами и Литвой есть какое-то тайное соглашение, ибо считают, что мы иначе не отказались бы от оккупации». Чичерин отметил: Литве «мы пошли на радикальные уступки и от нее ждем эквивалента». Действительно, Литва заняла позицию благоприятного для Советской России нейтралитета: через литовскую территорию направлялись в Красную Армию немецкие добровольцы, командование рейхсвера разрешило переход «инструкторов литовского происхождения... в литовско-российские красные части». На советско-литовских переговорах обсуждались совместные военные действия против Польши, а член РВС ЗФ И.Т. Смилга предлагал пройти «к германской границе кратчайшим путем через Литву». Но демонстрация большевиками добрых намерений являлась, по словам Ленина, «не отказом от советизации Литвы, а отсрочкой и видоизменением формы советизации» (37).
Советская Россия уделяла внимание и Чехословакии, пресса которой критиковала планы Пилсудского и его соглашение с Петлюрой как замаскированный империализм Польши, новую попытку изоляции Чехословакии от Украины и России. Копп сообщал Чичерину: «Политически Прага сделалась злом концентрации белых», но «нужно принять во внимание антипольскую ориентацию чехов». Тем не менее, «срединная Европа может получить характер Aufmarschsgebiet'a (плацдарм агрессии. — В.З.) против большевизма», поэтому нам необходимо торопиться. После конференции в Спа Чичерин писал Иоффе: «Чехию Антанта покупает Тешеном. Если Чехия поддастся, она больше потеряет, чем выиграет. От нее мы требуем категорического отказа поставлять Польше военное снаряжение и допускать его транзит в Польшу». Работающие в Праге советские дипломаты информировали НКИД: «Для успешной поддержки поляков достаточно шести европейских дивизий. Венгры готовы выступить». Но «в случае продвижения венгров за пределы своих территорий» Чехословакия окажет им сопротивление; «немецкие и чешские социал-демократы в Чехо-Словакии совместно постановили... препятствовать всякой поддержке врагов Советской России». К сожалению, отметил в 1923 г. Чичерин, «мы не использовали настроений Чеш[ского] пра[вительства] 1920 г[ода]». Президент Чехословакии Т. Масарик также признался полпреду К.К. Юреневу в 1924 г.: «В 1920 г. я намеревался вступить с Вашим Правительством в переговоры. Я думал поехать в Ригу и там встретиться с кем-либо из ваших ответственных деятелей. Моя поездка в Лоскву была исключена потому, что она вызвала бы большие неприятности для Чехословакии» (38).
Но особую опасность для Польши представлял возможный союз Советской России и Германии, правящие круги которой надеялись использовать планируемое Польшей нападение на Советские республики для ревизии территориальных постановлений Версальского договора. Многие руководители рейхсвера, политики и дипломаты не очень опасались влияния на подъем эволюционного движения в Германии возможной победы большевиков над поляками. Наряду с другими факторами, это объясняет изменение политики /47/ властей Пруссии в отношении немецкого меньшинства в Польше: если вначале реэмиграция немцев путем оказания «беженцам» финансовой помощи стимулировалась, то с конца 1919 г. немецкое население поощряли остаться в Польше. В январе 1920 г. воевода Поморья сообщил об усилении на западе Польши германской пропаганды, проводимой финансируемыми правительством Пруссии организациями (39).
В связи с предстоящим в июле плебисцитом на юге Восточной и Западной Пруссии возросла активность немецких националистов. Местная печать указывала: «Нашим грознейшим противником является Польша... отражающая французские интересы», но рейх не оказывает достаточной помощи обороне Восточной Пруссии. В ответ министр иностранных дел Германии предложил министру рейхсвера усилить германское военное присутствие в районе плебисцитных округов. Войска туда не вошли, но в Восточной Пруссии находилось 18 тыс. военнослужащих и 10 тыс. полицейских, 50 тыс. человек насчитывали отряды гражданской самообороны. Немецкие коммунисты, по информации польского вице-консула в Мариенвердере, создали в Кенигсберге бюро для записи добровольцев в Красную Армию, выступили за разоружение националистов и передачу оружия рабочим, чтобы через плебисцитные территории «открыть дорогу большевикам в Польшу из Восточной Пруссии». Из этих же округов, в случае успешного для Германии исхода плебисцита, местные власти якобы планировали с санкции Берлина создать «Вольное государство Западная Пруссия» (40).
Июльские записи сотрудников IV (восточного) отдела МИД Германии и командующего рейхсвером генерала Г. Секта свидетельствуют, что с приближением Красной Армии к русско-германской границе 1914 г. идея возврата «области Коридора» или создания из нее буферного государства как преграды против большевизма приобрела зримые очертания. 10 августа обер-президент Восточной Пруссии направил в МИД Германии меморандум, предлагая создать под британской эгидой из Западной Пруссии и Данцига новое государство. Статс-секретарь МИД Э. Ганиэль ответил: «Расширение «Вольного города Данцига» не соответствует германским интересам» (41), но от создания на востоке Центральной Европы немецких буферных государств как первых шагов по ревизии Версальского договора берлинские власти не спешили отказываться.
Внимание же варшавских властей было привлечено не к предстоящему плебисциту, а к восточному фронту. Официоз ППС писал в передовице: «"Освобождаем" Киев, а с Мазуров и Вармии (зоны плебисцита. — В.З.) взывают к нам голоса... подневольных поляков». Близкая эндекам газета отмечала: «Польша не проявила должной энергии в борьбе за Поморье» и кашубы в «польских городах голосовали за немецкий список на выборах в польский Сейм». Аналогичная ситуация сложилась в преддверии плебисцита: лишь перед голосованием польское правительство обещало населению плебисцитных округов самоуправление и обязалось не брать оттуда рекрутов для войны с Советской Россией. Но немецкая пропаганда и развязанная Пилсудским агрессия благоприятствовали победе Германии в спорных районах: польское большинство населения Мазуров голосовало за сохранение своей земли в составе Германии и прямой железнодорожный путь из Варшавы в Данциг был перерезан территорией Восточной Пруссии (42).
Но пойти на прямые антипольские акции не позволило внутри- и внешнеполитическое положение Германии: ее правящие круги ограничились провозглашением 20 июля нейтралитета, запретили экспорт и транзит военных материалов в Польшу, а затем и поставки туда важнейших промышленных товаров. Германия также готовилась к возвращению «отторгнутых от рейха территорий» после предполагаемого краха Польского государства. Рейхсвер и полиция концентрировались на германо-польской границе, готовился захват польских учреждений в Данциге, в котором движение солидарности пролетариата с Советской Россией направлялось в антипольское русло. Польский Генеральный комиссар в Данциге видел в качестве «единственного выхода из /48/ возникшей опасности высадку в Гданьске команд нескольких союзнических военных кораблей, находящихся в Балтийском море». Депутаты западных воеводств докладывали на заседании СОГ 6 августа: «Варшава... не представляет себе точно всей опасности, грозящей Польше с запада... В пограничных германских поместьях много оружия и солдат» (43).
Отмечу только, что я не верю в разделяемое автором представление о якобы помощи Германии РСФСР военными инструкторами и офицерами. Извините, не в тех еще отношениях были Ленин и Леттоф-Форбек, чтобы друг другу так спокойно помогать.
Взаимоотношения Польши, России и Германии в 1920 году
Зубачевский Виктор Александрович - кандидат исторических наук, доцент Омского государственного педогического университета.
В конце 1919 — начале 1920 г. отсутствие четкого этноконфессионального размежевания на востоке Центральной Европы привело к возникновению в регионе конфликтов, в которых участвовали Советская Россия, Германия, Польша, Чехословакия, Литва, украинские и белорусские националисты (1). Отказавшись от продолжения проходивших в октябре-декабре 1919 г. советско-польских переговоров об обмене заложниками и пленными, начальник Польского государства и верховный главнокомандующий Ю. Пилсудский замыслил в 1920 г. нанести удар на Украине. Так, 10 января в польское Министерство промышленности и торговли были переданы документы с обоснованием захвата земель «между Днестром и Бугом с выходом к Черному морю», «соглашения с Румынией о придании международного статуса Днестру и строительстве в его устье порта, соединенного с Польшей железной дорогой». В этом случае, отмечали авторы проекта, «Польша заняла бы такое положение в отношении восточноевропейских государств, какое сейчас в отношении Польши занимают западноевропейские государства». Планы превращения Польши в черноморскую державу учитывали непризнание национальными окраинами бывшей Российской империи ни большевиков, ни генерала А.И. Деникина (2).
Руководители Белого движения отвергали шовинистические планы образования великодержавной Польши (минимум — в границах 1772 г., максимум — от Балтийского до Черного морей), выступая с имперских позиций — единая и неделимая Россия. Поэтому Пилсудский под давлением Антанты формально сотрудничал с белыми, а в борьбе с красными придерживался геополитических мотивов. Он надеялся на создание третьей России — антибольшевистской, но согласной на новые границы — с помощью национальных движений и близких пилсудчикам по духу савинковцев (3). Бывший член Русского политического совещания (РПС) Б.В. Савинков писал главнокомандующему вооруженными силами юга России (ВСЮР) Деникину 13 декабря 1919 г.: «К весне... нам придется воевать либо против Польши, либо в союзе с ней ... Если мы будем с Польшей воевать, то она поддержит литовских и украинских сепаратистов ... следует... вступить в переговоры с Польшей о союзе... признав принцип автономии народностей» (4). В январе 1920 г. Савинков и бывший член РПС Н.В. Чайковскии встретились в Варшаве с Пилсуд/41/ским, который согласился на координацию действий с армией Деникина против большевиков и предложил помощь в подписании соглашения Белого движения с Украиной, Эстонией, Латвией, Литвой в обмен на проведение плебисцита в спорных областях Литвы и Белоруссии, отказ России от Восточной Галиции, свободный транзит польских товаров в балтийские порты. Из Варшавы Савинков поехал в Париж, где выяснилось, что лишь часть кадетов во главе с бывшими членами РПС Г.Е. Львовым и В.А. Маклаковым готова вести переговоры с поляками, а Чайковский — к Деникину, отказавшемуся подписать договор с Польшей на условиях Пилсудского (5). Впрочем, маловероятно, что лидеры Белого движения намеревались в случае победы выполнить польские требования, о чем прямо писал Деникину бывший глава правительства при главнокомандующем ВСЮР А.С. Лукомский в марте 1920 г.: «Вы считали, что Вы не можете дать никаких обещаний, которые могли... урезать границы государства Российского в пределах 1914 г. ... в случае окончательной победы над большевиками и воссоединения сильной России, Ваши обещания не имели бы ровно никакого значения» (6).
Орган Польской социалистической партии (ППС) «Robotnik» комментировал встречу Пилсудского с Чайковским и Савинковым в статье «Неоденикинщина» как попытку вовлечь Польшу в войну в интересах «либерального российского империализма» (7). Ранее газета писала: «Если мы должны кого-то благодарить за изменения в вопросе о Восточной Галиции, то не Антанту ... а Деникина и Колчака за то, что они позволили разбить себя, или большевиков за то, что они их разбили» (8). В то же время официозная польская печать, по словам члена Реввоенсовета Западного фронта (ЗФ) И.С. Уншлихта, «использует антинемецкое настроение крестьянства и мещанства в пользу борьбы с коммунизмом в Советской России, по отношению к которой нет в массах враждебного настроения. Германия и Россия рисуются в прессе как постоянный антипольский союз ... пресса старается перенести злобу населения с немцев на Россию» (9).
Зимой 1919-1920 гг. Москва в целом осуществляла реальную политику. Совнарком РСФСР дважды — 22 декабря 1919 г. и 28 января 1920 г. — выступил за возобновление советско-польских переговоров и предложил полякам мир на выгодных условиях: «они получали всю Белоруссию и порядочный кусок Украины» (10). Но эти предложения Польша отвергла: разработанный в феврале Варшавой проект предварительных условий мирных переговоров с Москвой, по сообщению польского посланника в Лондоне Е. Сапеги, «английское правительство считает безумием, а в случае их принятия Советами — угрозой войны в будущем». В марте-апреле последовал вновь обмен нотами между Польшей и Советской Россией о возобновлении переговоров, но польская сторона выдвинула неприемлемые для советской стороны условия (11).
Однако среди большевиков были распространены и ультрареволюционные настроения. Так, Польское бюро пропаганды и агитации (Польбюро) при ЦК РКП (б) подвергло критике воззвание председателя Исполкома Коминтерна (ИККИ) Г.Е. Зиновьева «О польском вопросе» от 17 февраля, в котором «автор уверяет, что по сравнению с Юденичем, Колчаком и Деникиным белая Польша — совершенное ничтожество ... Данные Региструпа... говорят иное ... Зиновьев недооценивает самостоятельную роль польской буржуазно-помещичьей контрреволюции» (12). Неофициальные предложения советских лидеров и штабные варианты военных операций содержали элементы революционной геополитики. Узнав о сопротивлении немецких трудящихся Капповскому путчу, В.И. Ленин телеграфировал члену РВСР И.В. Сталину: «гражданская война в Германии может заставить нас двинуться на Запад на помощь коммунистам». Польбюро докладывало: «Заговор Каппа сильно встревожил польскую печать ... прусские юнкера, мол, в заговоре с «большевиками» и вместе с ними кинутся на бедную Польшу» (13). Действительно, Главное командование Красной Армии разрабатывало планы стратегического контрнаступления против Польши и требовало от командующих /42/ фронтами готовности к нанесению контрударов по польской армии (14). Вместе с тем, Совнарком РСФСР и Ревком УССР согласно принятому в январе решению преобразовывали войска Юго-Западного фронта (ЮЗФ) в трудовую армию для борьбы с разрухой и военное министерство Польши было осведомлено, что «Россия не может одновременно планировать наступление к реорганизовывать свои войска в трудовые армии» (15). Для оценки стратегических замыслов Москвы необходим объективный анализ ситуации в России. Незавершенность Гражданской войны, усталость Красной Армии, катастрофическое состояние фронтовых тылов, хозяйственная разруха не оставляли места далеко идущим намерениям в отношении Польши.
Практически все известные польские политики выступали против планируемой Пилсудским военной операции на Украине, приводя в пример печально закончившиеся походы на Восток в начале XVII в. гетмана Ст. Жолкевского и Наполеона Бонапарта. Пилсудский отвечал, что они не знали как он, Россию и тактику степной борьбы. Свои агрессивные замыслы пилсудчики объясняли стремлением к восстановлению «исторической справедливости» и необходимостью освобождения народов Украины, Белоруссии, Литвы от большевизма или его угрозы. В интервью газете «L'Echo de Paris» в феврале 1920 г. Пилсудский провозгласил: «Мы на штыках несем этим несчастным странам безоговорочную свободу», а через три дня в газете «Le Matin» выступил за мир с большевиками, что явилось попыткой шантажа Антанты. Посланник в Париже М. Замойский писал министру иностранных дел Польши С. Патеку: «наша война с большевиками, в понимании французского правительства... утратила... характер защиты Европы от большевизма; с этим согласно, по словам Сапеги, и английское правительство» (16).
Польбюро направило 13 апреля в ЦК РКП (б) докладную записку о борьбе между эндеками и пилсудчиками. Эндеки считали, что границы 1772 г. доведут «Польшу до бессилия федерализма», дискредитируют ее «как захватчика в глазах Европы». По мнению же пилсудчиков, после победы Белого движения эндеки отдадут «великой России» Белоруссию и Украину. Польбюро отметило также, что у Польши «с Чехией отношения самые натянутые ... Что касается плебисцита, война ухудшает перспективы Польши: присоединение Польше угрожает тем, что будут брать молодежь в солдаты» (17). К интересному выводу пришел в феврале Президиум Рады Белорусской Народной Республики (БНР): в связи с политикой Польши в «Белоруссии и [на] Украине, с враждебным отношением к ней России и Германии легко придти к заключению о скорой гибели Польши, а может быть и четвертому разделу... большевики ... умышленно отступали, чтобы дать возможность похозяйничать полякам в Белоруссии и тем разжечь ненависть к полякам... через месяц-полтора большевики разобьют поляков» (18).
В апреле польское правительство и Директория фактически несуществующей Украинской народной республики (УНР) во главе с С. Петлюрой подписали политическую и военную конвенции, превращавшие «Украину в протекторат, подчиненный... Польше» (19). Не желая обострять отношения с белыми, Патек говорил Маклакову: «восточная граница ... в договоре с Петлюрой не является... окончательной; когда установится русское правительство, вопрос о границе будет пересмотрен». Пилсудский же писал Соснковскому о необходимости создания Польшей и Румынией независимого от капризов Антанты украинского государства для ликвидации «опасности большевистской и империалистической России» и получения выгод «от такого богатого края как Украина» (20).
25 апреля польские войска начали генеральное наступление на Украине, которое значительная часть противников Советской власти осудила как иноземное вторжение. ЦК правых эсеров заявил: «Смущенное нашептываниями ренегатов революции и беспардонных авантюристов вроде Савинкова... Петлюры и др[угих] польское правительство рассчитывало в своем походе против Советской России на... поддержку русской демократии» и призвал «все трудовое крестьянство и рабочий класс к... отпору хищническим притязани/43/ям польского империализма» (21). Польские дипломаты сообщали об организуемой в Германии А.И. Гучковьм из бывших русских военнопленных армии для возрождения великой России, что в Берлине прошли переговоры представителей российской эмиграции и секретаря ИККИ К.Б. Радека, от имени Ленина обещавшего «создать коалиционное правительство с участием всех российских партий, чтобы с началом большевистского наступления привлечь войска Гучкова против Польши» (22).
Бывшие деникинские войска в Крыму, командование над которыми принял генерал П.Н. Врангель, пытались договориться с Польшей о совместной борьбе с большевиками. Используя отвлечение сил Красной Армии на польский фронт, он овладел в июне Северной Таврией, но, по словам британского премьер-министра Д. Ллойд Джорджа, это «наступление предпринято вопреки... советам великобританского правительства, которое поэтому отныне не несет никакой ответственности за Врангеля» (23). Ленин и Сталин, а также председатель РВСР Л.Д. Троцкий оценили наступление Польши и Врангеля как начало третьего похода Антанты (24). Врангель, который придерживался девиза, «хоть с чертом, но против большевиков», послал на переговоры в Варшаву Савинкова, которому Пилсудский заявил о желательности русско-польского соглашения, но военного взаимодействия, прежде всего оперативного, не последовало. Отказ поляков от военного союза с Врангелем Савинков объяснял в письмах барону жесткостью его политики в национальном вопросе (25). Только под влиянием успехов Красной Армии власти Польши разрешили формировать на своей территории воинские части белых.
Меньшая часть Белого движения в период советско-польской войны заняла прогерманские позиции: например, генерал В.В. Бискупский в июле предлагал организовать восстание в Красной Армии, когда она достигнет границ 1914 г., и с помощью войск Врангеля, сформированных в Германии русских отрядов, а также сил украинских и белорусских националистов установить в России военную диктатуру, образовав затем союз «Великой России, Великой Германии и Великой Украины». Не случайно, ранее Польбюро предостерегало: «белогвардейщина сейчас делает ставку на «национальную войну» России против Польши» (26).
Советская Россия тоже искала союзников. Так, в директиве «О поведении в занятых селениях и городах бойцов Конноармии» Сталин призвал «бережно» относиться к военнопленным из Галиции: «Внушите им, что если угнетаемые Польшей галицийские украинцы поддержат нас, мы пойдем на Львов ... помочь [им] создать свое независимое государство, пусть даже несоветское, но... дружественное к РСФСР». Не случайно, политбюро ЦК РКП (б) утвердило предложение наркома иностранных дел Г.В. Чичерина «Об осторожной политике, охраняющей независимость Восточной Галиции», которую большевики предполагали превратить в буферное антипольское государство. О настроениях в Восточной Галиции свидетельствовал генерал УНР Ю. Тютюник: «крестьяне... саботировали наши действия, а более активные элементы бежали в Красную Армию, чтобы помогать ей бить поляков» (27).
Тем временем, в результате советского контрнаступления Польша оказалась на грани военно-политической катастрофы. Польский МИД от имени Совета обороны государства (СОГ) обратился с просьбой о посредничестве для заключения мирного договора с Советской Россией к участникам конференции в Спа (заседание Верховного совета Антанты 5-16 июля 1920 г.). На совещаниях, помимо делегаций от шести союзных государств (Франции, Англии, Италии, Японии, Португалии и Бельгии) присутствовали, при обсуждении непосредственно их касавшихся вопросов, представители Германии и Польши. В ходе конференции английские и часть французских дипломатов выступили за этнические польские границы. Ллойд Джордж заявил, что «ничего нельзя будет сделать, если Польша не покончит ... со своей империалистической и аннексионистской политикой» и высказался против включения в ее состав Восточной Галиции. Отказ большевиков от реальной политики в угоду революционной геополитике произошел не без влияния /44/ решений в Спа. Правительство Польши 10 июля обещало Англии и Франции подписать перемирие с Советской Россией на условиях признания своей восточной границей рекомендованную Верховным советом Антанты в декабре 1919 г. этническую линию, восточнее которой остановилась бы Красная Армия; демаркационная линия в Восточной Галиции совпала бы с положением фронтов на момент договоренности в Спа. Соглашение предусматривало созыв конференции в Лондоне с участием заинтересованных стран, обязывало Польшу принять решения Верховного совета о Литве, Восточной Галиции, Тешинской Силезии, Вольном городе Данциге; указывало, что если Польша примет все условия держав, то Великобритания предложит Советской России прекратить наступление, а в случае отказа последней от перемирия, Запад окажет Польше военную помощь. Президент данцигского сената Г.Зам позднее отметил: «Решение Совета в Спа ... создавало для Данцига совершенно новое положение вещей», что важно с учетом «ключевой роли Данцига в случае войны» (28).
В направленной в Кремль 11 июля от имени Антанты ноте за подписью британского министра иностранных дел Дж. Керзона Москве предложили заключить перемирие с Варшавой и прекратить наступление Красной Армии на этнической линии, с тех пор именуемой линией Керзона. Помимо согласованных с поляками уступок с их стороны, Керзон предлагал Совнаркому поддписать перемирие с Врангелем, а сражающимся в Восточной Галиции частям остановиться на линии фронта в момент подписания перемирия, что фактически поощряло советское наступление на Львов. Долгое время это считалось ошибкой «клерка Foreign Office (МИД Англии. — В.З.), незнакомого с географией Восточной Европы», но изучение закрытого меморандума Ллойд Джорджа показало, что «ошибка» совпала с «этнографической прямой между Западной и Восточной Галицией»: премьер-министр высказал свое неодобрение выходящим за этнические границы требованиям Польши. Современные польские историки оценивают изменение в ноте Керзона о разделительной линии в Галиции как результат одностороннего вмешательства Ллойд Джорджа, желавшего склонить Кремль к подписанию перемирия (29).
Возникает вопрос, собиралась ли Польша выполнять условия ноты Керзона в случае их принятия Советской Россией? Ответ дала в 1925 г. газета «Kurier Роrаппу», опубликовавшая признание Пилсудского после принятия СОГ ноты Керзона: если «должен... быть заключен мир, который уменьшил бы территорию Польши и умалил бы ее честь, тогда я объявил бы себя взбунтовавшимся генералом ... защищал бы честь и целость государства». Вероятно Пилсудский согласился с предложениями Антанты, не думая их выполнять. Главным виновником возникшей для Польского государства трагической ситуации являлся его начальник и главнокомандующий, что подтверждает письмо Пилсудского с просьбой об отставке с вышеназванных постов, переданное 12 августа премьер-министру В. Витосу (30).
Лидеры большевиков начали дискуссию по поводу ноты Керзона. Ленин оценил условия Антанты как «сплошное жульничество ради аннексии Крыма» и просил Сталина распорядиться «о бешеном усилении наступления». Сталин в ответ телеграфировал Ленину: «поляки переживают развал» и Керзон старается их спасти «своим предложением о перемирии... чем тверже будем вести себя, тем лучше будет и для России, и для международной революции». Член политбюро ЦК РКП (б) Л.Б. Каменев обратил внимание на то, что Восточную Галицию «Керзон авансом объявил русской территорией... отсюда крестьянское движение скорее может проникнуть в Польшу, чем по прямой линии от Минска на Варшаву, а, во-вторых, это ворота в Венгрию» (31). Мнение политиков разделял командующий ЗФ М.Н. Тухачевский. С другой стороны, Троцкий и его заместитель в РВСР Э.М. Склянский полагали, что с пересечением этнической границы война для Польши станет национальной, поэтому, приняв условия ноты Керзона, надо использовать затем разногласия в правящих кругах держав Антанты и Германии в интересах Советкиx республик. Председатель РВСР надеялся также на немецкую помощь в /45/ восстановлении российской экономики. С предложениями Керзона соглашался Чичерин. Иные варианты реакции на ноту рассматривал уполномоченный СНК РСФСР за границей М.М. Литвинов (32).
Ленин дал телеграмму Уншлихту, спрашивая его и польских коммунистов о «возможности советского переворота в Польше» с установлением ее восточных границ согласно этническому принципу. Уншлихт сообщил 15 июля о возможности «с подходом наших войск» к польским границам советского переворота в Польше, который может облегчить переворот (вероятно, революционный. — В.З.) в Германии. В итоге советские лидеры отказались от посредничества Великобритании под предлогом ее вмешательства во внутренние дела России. Правда, выступая в сентябре на IX-й конференции РКП (б), Ленин признал возможность ошибки в ответе на ноту Керзона и назвал следующие аргументы в пользу согласия на предложения Антанты: «Получая Восточную Галицию, мы имели базу против всех современных государств... мы становились в соседство с Прикарпатской Русью, которая кипит больше, чем Германия и является прямым коридором в Венгрию... Мы сохраняли в международном масштабе ореол страны, которая непобедима, и является великой державой». Переоценив свои силы, Кремль после 15 июля перевел сравнительно реальную идею установления советской власти в Польше в задачу «освобождения» восточной части Центральной Европы. Ленин считал возможным «советизировать Венгрию, а может быть также Чехию и Румынию». Сталин ставил «вопрос об организации восстания... в таких еще не окрепших государствах, как Венгрия, Чехия» (33).
Интересной представляется оценка изменения советских планов советником польского представительства в Лондоне Я. Цехановским, отметившим в беседе с сотрудником британского МИД У. Тиррелом: «В России партия Ленина победила партию Троцкого; иными словами, теория идеалистического большевизма победила милитаризм Советов... Для Ленина и его партии территориальные границы не играют роли. Их интересует единственно осуществление мировой революции... Следует допустить, что Польшу не ждут трудности в получении... выгодных для себя территориальных условий». При отклонении ноты Керзона большевики принимали также во внимание разногласия между Англией и Францией в их политике на востоке Центральной Европы и неблагоприятную для Польши ситуацию на ее границах с Литвой, Чехословакией и особенно Германией, на что указывал в докладе Военный комитет Антанты (34).
Новый захват поляками Виленского края ускорил советско-литовские переговоры. Правда, Литва претендовала не только на Вильно, но и на Гродно, что явилось, по словам члена советской делегации Ю.Ю. Мархлевского, «попыткой произвести дележ шкуры еще не убитого медведя». Председатель делегации А.А. Иоффе заметил: экономические и географические соображения Литвы для обоснования «притязаний на Hinterland (тыл. — В.З.) для города Гродно ... имеют чисто империалистический оттенок». Тем не менее, советско-литовский мирный договор от 12 июля 1920 г. передавал Виленщину Литве и учитывал ее интересы по «сплавным рекам»; предстояло также подписать торговый и транзитный договоры (35).
Через Литву большевики довели до сведения Антанты компрометирующую Пилсудского информацию о советско-польских переговорах 1919 г., в ходе которых личный представитель польского главкома сделал председателю советской делегации Мархлевскому секретное заявление «о не переходе поляками известной линии», получив соответствующее обещание большевиков. «Заверения, полученные непосредственно от Пилсудского, упрочат, — по словам Чичерина, — наше с ними военное соглашение». В итоге перегруппировки противостоявшей полякам 12-й советской армии с Западного на Южный фронт «делались за счет... обращенного против белополяков фаса» и не исключено, что это сыграло важную роль в последующей победе Красной Армии над армией Деникина. В мае 1920 г. Политбюро обсудило вопрос о предании гласности достигнутой с Пилсудским договоренности, но согла/46/шение решили временно не публиковать. В июле Чичерин предложил Ленину вернуться к проблеме: Радек упомянул в изданной в мае брошюре о «прошлогодней сделке с Пилсудским... в парижской печати... стали кричать о ненадежности Пилсудского, который... продал-де Деникина. Если опубликовать больше, это, во-первых, дискредитирует Пилсудского в глазах Антанты, во-вторых, покажет польскому обществу, что можно было иметь мир на самых выгодных для Польши условиях» (36).
Открылась «тайна» после возвращения Красной Армией Вильно Литве. Иоффе передал через литовское правительство державам Антанты документы о том, что в 1919 г. «Польша заключила с Россией соглашение против Деникина, имея с Деникиным соглашение против России... Сообщение заинтересовало англичан... Англичане считают это большим доводом против Польши». Возврат Вильно произвел, по словам Иоффе, «в Европе впечатление разорвавшейся бомбы. Французы... думали, что наше продвижение по польской территории удастся использовать... против нас. Англичане боятся, что между нами и Литвой есть какое-то тайное соглашение, ибо считают, что мы иначе не отказались бы от оккупации». Чичерин отметил: Литве «мы пошли на радикальные уступки и от нее ждем эквивалента». Действительно, Литва заняла позицию благоприятного для Советской России нейтралитета: через литовскую территорию направлялись в Красную Армию немецкие добровольцы, командование рейхсвера разрешило переход «инструкторов литовского происхождения... в литовско-российские красные части». На советско-литовских переговорах обсуждались совместные военные действия против Польши, а член РВС ЗФ И.Т. Смилга предлагал пройти «к германской границе кратчайшим путем через Литву». Но демонстрация большевиками добрых намерений являлась, по словам Ленина, «не отказом от советизации Литвы, а отсрочкой и видоизменением формы советизации» (37).
Советская Россия уделяла внимание и Чехословакии, пресса которой критиковала планы Пилсудского и его соглашение с Петлюрой как замаскированный империализм Польши, новую попытку изоляции Чехословакии от Украины и России. Копп сообщал Чичерину: «Политически Прага сделалась злом концентрации белых», но «нужно принять во внимание антипольскую ориентацию чехов». Тем не менее, «срединная Европа может получить характер Aufmarschsgebiet'a (плацдарм агрессии. — В.З.) против большевизма», поэтому нам необходимо торопиться. После конференции в Спа Чичерин писал Иоффе: «Чехию Антанта покупает Тешеном. Если Чехия поддастся, она больше потеряет, чем выиграет. От нее мы требуем категорического отказа поставлять Польше военное снаряжение и допускать его транзит в Польшу». Работающие в Праге советские дипломаты информировали НКИД: «Для успешной поддержки поляков достаточно шести европейских дивизий. Венгры готовы выступить». Но «в случае продвижения венгров за пределы своих территорий» Чехословакия окажет им сопротивление; «немецкие и чешские социал-демократы в Чехо-Словакии совместно постановили... препятствовать всякой поддержке врагов Советской России». К сожалению, отметил в 1923 г. Чичерин, «мы не использовали настроений Чеш[ского] пра[вительства] 1920 г[ода]». Президент Чехословакии Т. Масарик также признался полпреду К.К. Юреневу в 1924 г.: «В 1920 г. я намеревался вступить с Вашим Правительством в переговоры. Я думал поехать в Ригу и там встретиться с кем-либо из ваших ответственных деятелей. Моя поездка в Лоскву была исключена потому, что она вызвала бы большие неприятности для Чехословакии» (38).
Но особую опасность для Польши представлял возможный союз Советской России и Германии, правящие круги которой надеялись использовать планируемое Польшей нападение на Советские республики для ревизии территориальных постановлений Версальского договора. Многие руководители рейхсвера, политики и дипломаты не очень опасались влияния на подъем эволюционного движения в Германии возможной победы большевиков над поляками. Наряду с другими факторами, это объясняет изменение политики /47/ властей Пруссии в отношении немецкого меньшинства в Польше: если вначале реэмиграция немцев путем оказания «беженцам» финансовой помощи стимулировалась, то с конца 1919 г. немецкое население поощряли остаться в Польше. В январе 1920 г. воевода Поморья сообщил об усилении на западе Польши германской пропаганды, проводимой финансируемыми правительством Пруссии организациями (39).
В связи с предстоящим в июле плебисцитом на юге Восточной и Западной Пруссии возросла активность немецких националистов. Местная печать указывала: «Нашим грознейшим противником является Польша... отражающая французские интересы», но рейх не оказывает достаточной помощи обороне Восточной Пруссии. В ответ министр иностранных дел Германии предложил министру рейхсвера усилить германское военное присутствие в районе плебисцитных округов. Войска туда не вошли, но в Восточной Пруссии находилось 18 тыс. военнослужащих и 10 тыс. полицейских, 50 тыс. человек насчитывали отряды гражданской самообороны. Немецкие коммунисты, по информации польского вице-консула в Мариенвердере, создали в Кенигсберге бюро для записи добровольцев в Красную Армию, выступили за разоружение националистов и передачу оружия рабочим, чтобы через плебисцитные территории «открыть дорогу большевикам в Польшу из Восточной Пруссии». Из этих же округов, в случае успешного для Германии исхода плебисцита, местные власти якобы планировали с санкции Берлина создать «Вольное государство Западная Пруссия» (40).
Июльские записи сотрудников IV (восточного) отдела МИД Германии и командующего рейхсвером генерала Г. Секта свидетельствуют, что с приближением Красной Армии к русско-германской границе 1914 г. идея возврата «области Коридора» или создания из нее буферного государства как преграды против большевизма приобрела зримые очертания. 10 августа обер-президент Восточной Пруссии направил в МИД Германии меморандум, предлагая создать под британской эгидой из Западной Пруссии и Данцига новое государство. Статс-секретарь МИД Э. Ганиэль ответил: «Расширение «Вольного города Данцига» не соответствует германским интересам» (41), но от создания на востоке Центральной Европы немецких буферных государств как первых шагов по ревизии Версальского договора берлинские власти не спешили отказываться.
Внимание же варшавских властей было привлечено не к предстоящему плебисциту, а к восточному фронту. Официоз ППС писал в передовице: «"Освобождаем" Киев, а с Мазуров и Вармии (зоны плебисцита. — В.З.) взывают к нам голоса... подневольных поляков». Близкая эндекам газета отмечала: «Польша не проявила должной энергии в борьбе за Поморье» и кашубы в «польских городах голосовали за немецкий список на выборах в польский Сейм». Аналогичная ситуация сложилась в преддверии плебисцита: лишь перед голосованием польское правительство обещало населению плебисцитных округов самоуправление и обязалось не брать оттуда рекрутов для войны с Советской Россией. Но немецкая пропаганда и развязанная Пилсудским агрессия благоприятствовали победе Германии в спорных районах: польское большинство населения Мазуров голосовало за сохранение своей земли в составе Германии и прямой железнодорожный путь из Варшавы в Данциг был перерезан территорией Восточной Пруссии (42).
Но пойти на прямые антипольские акции не позволило внутри- и внешнеполитическое положение Германии: ее правящие круги ограничились провозглашением 20 июля нейтралитета, запретили экспорт и транзит военных материалов в Польшу, а затем и поставки туда важнейших промышленных товаров. Германия также готовилась к возвращению «отторгнутых от рейха территорий» после предполагаемого краха Польского государства. Рейхсвер и полиция концентрировались на германо-польской границе, готовился захват польских учреждений в Данциге, в котором движение солидарности пролетариата с Советской Россией направлялось в антипольское русло. Польский Генеральный комиссар в Данциге видел в качестве «единственного выхода из /48/ возникшей опасности высадку в Гданьске команд нескольких союзнических военных кораблей, находящихся в Балтийском море». Депутаты западных воеводств докладывали на заседании СОГ 6 августа: «Варшава... не представляет себе точно всей опасности, грозящей Польше с запада... В пограничных германских поместьях много оружия и солдат» (43).
