![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
voencomuezdСтатья о установлении советской власти в отсталом ханстве.
Но сначала пара слов об авторе. В.Л.Генис - один из тех исследователей, который, имея доступ к большому количеству документов и получив возможность написать действительно добротное фундаментальное исследование, предпочитают напирать на свою точку зрения, подтверждая ее лишь специально отобранными документами. Получается вроде хорошее, но ангажированное исследование. Балмасов, Смирнов, Тепляков - таких много. Ну, а какая нынче точка зрения доминирует, понятно. "Большевики злые". А в случае с советизированием Туркестана - колонизаторы, коварные обманщики, которые обещали самостоятельность республикам и не дали. Генис в своих работах о Туркестане это продавливал регулярно. Продавливал - потому что сейчас он переквалифицировался на другую тему: пишет о советских перебежчиках за рубеж в 1920-30-е.
Но даже из такой явно пристрастной работы отлично видно, с кем приходилось большевикам иметь дело. Хивинское ханство - чуть ли не самое отсталое в Российской империи. Никакого пролетариата, кроме неграмотных декхан и хлопковых рабочих, нет. После свержения царя власть фактически захватил натуральный басмач Джунаид-хан, который правил с помощью посаженной на трон марионетки. В ханстве злейшая вражда между узбеками и туркменами, так как узебкские кланы всегда были у власти и регулировали распределение воды - Габаев все подробно описал. А тут впервые победил представитель туркменского племени иомудов Джунаид (кстати, тоже бывший распределитель воды). Однако этот диктатор своими поборами и зверствами ухитрился достать всех, и уже в декабре 1919 г. против него выступили тысячи декхан и даже баев совместно с Красной армией. На сторону большевиков перешли и младохивинцы. А кем может быть младохивинец в отсталой аграрной деспотии? Хлопкозаводчиком, писцом, торговцем, муфтием... В общем, любой мало-мальски образованный младохивинец - обязательно представитель молодой буржуазии ханства. Понятно, что с такими советской республики не сделаешь, а они за свои земли будут цепляться до последнего. Так и вышло. Советский полпред в Хиве т.Сафонов, правда, смог относительно бескровно переломить ситуацию в нужное русло, поставив ханство на рельсы советизации, но дело было недалеко до бучи. Видя, во что нынче выливаются реставрационные настроения в Средней Азии, вряд ли кто-то сможет его осудить за вторжение в "самостоятельность страны" - в вину ему можно поставить максимум лишний радикализм и нетерпение.
Ну, а страдальцы по большевиЦкой диктатуре, обличающие лишение Хивы независимости и ее разделение, идут лесом. Советская власть обещала независимость азиатским народам, а не их буржуазным верхушкам.
И еще я так и не понял, почему Генис назван в статье историком. До этого он публиковался как "публицист" и "литератор". Признание заслуг?
Собственно, статья под катом.
Свержение младохивинского правительства в 1921 году
Генис Владимир Леонидович — историк.
Вторжение российских войск на территорию Хивинского ханства в декабре 1919 г. и разгром отряда фактически правившего страной туркменского вождя Джунаида предопределили отречение от престола в феврале 1920 г., его узбекской марионетки Сеид Абдулла-хана и провозглашение в апреле Хорезмской народной советской республики (ХНСР) во главе с вернувшимся из ташкентской эмиграции лидером младохивинцев Палванниязом Юсуповым. В новое правительство — Совет народных назиров — вошли и три «союзных» вождя туркменского племени иомудов, двое из которых, Кош-Мамед и Гулям-Али, первыми восстали против своего соперника Джунаида, чем не замедлили воспользоваться как младохивинцы, вмешавшиеся в туркменскую междоусобицу для захвата власти в ханстве, так и туркестанские большевики — с целью навязать Хиве советский строй. Но, как докладывал 31 мая в Ташкент полпред РСФСР A.M. Измайлов, давнюю вражду между воинственными туркменами и третировавшимися ими узбеками нельзя было изжить за несколько месяцев: «Узбеки в тайниках своей души (в том числе и члены правительства) мечтают о политике прежних ханов, которые ссорили и натравливали один род иомудов на другой и тем отвлекали их от вмешательства в хивинские дела, в этом они видят единственный выход из положения. Иомуды же недовольны правительством, как и всякой властью, желающей и могущей, при нашей поддержке, внести покой в Хивинскую страну». Указывая, что вопрос о разоружении очень беспокоит туркмен, Измайлов считал, что выбор бывшего ханского чиновника, Юсупова, председателем Совета назиров «не особенно удачен, так как с ним отождествляется ненависть к иомудам», из-за чего любая нетактичность правительства рассматривается ими как продолжение племенной вражды (1).
Уже после отзыва Измайлова в Ташкент коллегия полпредства РСФСР в Хиве в составе Резаутдина Шакирова (председатель), В.В. Дубянского, C.B. Малышева и Я.П. Страумита, пойдя на поводу младохивинцев, заподозрила «союзных» вождей в измене, вследствие чего приглашенный 15 сентября на заседание правительства Кош-Мамед был арестован и тем же вечером расстрелян. Вслед за этим, по постановлению Совета назиров, на заседании которого присутствовал и Шакиров, в ночь на 21 сентября были казнены 80 плененных сподвижников Кош-Мамеда, а через несколько дней — еще 16 человек, в том числе входивший в правительство влиятельный иомудский /15/ вождь Шамурад Бахши. Остальных пленных, около трехсот человек, отправили в Ташкент, причем «арестованные, связанные по четыре человека за руки, вначале везлись на арбах, а затем, после переправы через Аму-Дарью, до Петро-Александровска велись, также связанными, пешком». Поскольку же руководивший конвоем Малышев торопился попасть туда засветло, 16 выбившихся из сил туркмен были «зарублены шашками и заколоты штыками» (2).
Из трех «союзных» вождей, входивших в правительство, уцелел лишь Гулям-Али, который, заподозрив недоброе, не поехал в Хиву. Но уже 17 сентября коллегия полпредства предписала Лубянскому, являвшемуся также командиром 2-й Туркестанской стрелковой бригады, продолжить разоружение туркменских племен, «не останавливаясь ни перед какими репрессивными и жестокими мерами». Поскольку же снаряженная Дубянским карательная экспедиция принялась сжигать попадавшиеся на ее пути мятежные селения, Гулям-Али предложил иомудам защищаться, а Джунаид-хан вернувшийся из песков Каракумов, где он скрывался, призвал всех туркмен объединиться под его началом и лозунгом: «Смерть большевикам и хорезмскому правительству — насильникам религии и нации!». Хотя вожди так и не достигли примирения, красноармейцам противостояло более 4 тыс. вооруженных всадников. «Сейчас у власти нет больше туркмен, — докладывал 18 октября в Москву уполномоченный НКИД РСФСР в Туркестане . Д.Ю.Гопнер. — Национальная грызня достигла прежнего, если не более высокого, напряжения, а Джунаид-хан, прижатый было со своими 20-25 всадниками к персидской границе, вновь возвратился в Хиву и стоит во главе многочисленного отряда иомудов. Он обрастает не только покинувшими было его приверженцами, но и недовольной массой иомудской бедноты, боровшейся ранее против него. Шовинистическая политика узбекского правительства, массовый расстрел вождей иомудских родов — все это при попустительстве, а может быть и при содействии, нашего представительства — разбили все иллюзии первых дней после переворота, когда казались близкими объединение и совместная работа узбекской демократии и иомудской бедноты. Между тем судьбой избиваемых иомудов, у которых вместе с их пожитками отнимают и распродают их жен и детей, живо интересуются не только родственные им персидские иомуды, резко изменившие в последнее время отношение к нам, но и враждебные иомудам эрсарийцы Керкинского района и текины Закаспия. Происходящее ныне в Хиве рассматривается всюду как истребление туркмен вообще, а таковое впечатление может иметь для нас плохие последствия» (3).
Отозвав в октябре Шакирова из республики, Турккомиссия ВЦИК и Совнаркома РСФСР, являвшаяся тогда, по сути, верховной властью в крае, назначила новым полпредом бывшего командующего Ферганским фронтом М.В. Сафонова, в прошлом — эсера-максималиста и политкаторжанина, которому предлагалось добиться прекращения межнациональной вражды в Хиве и «определенно заявить, что РСФСР не даст никакой гегемонии узбекам». Но, так как власть Совета назиров не простиралась дальше Хивы, в полусотне верст от которой шли бои с «шайками» иомудов, ташкентские власти считали, что «необходим предварительный военный успех, дабы рассеять впечатление о нашей слабости и не дать укрепиться Джунаиду». Поэтому в Хиву направили подкрепления с артиллерией, которым разобщенные между собой иомуды могли противопоставить только свои винтовки, в то же время Сафонов встал в демонстративную оппозицию к Совету назиров, уверяя Ташкент, что туркмен «смел и благороден», а узбек, наоборот, — «льстец, торгаш, сифилитик и трус». Когда, возмущался полпред, Малышев сдал пленных под охрану хорезмских солдат, те «отрубали раненым головы, а потом, таская голову за ухо по базару, хвастались: «убил туркмена». Сразу же установившееся определенно враждебное отношение полпреда к юсуповскому правительству и приостановление им приказа об этапировании пленных в Ташкент способствовали росту доверия туркмен к Сафонову — тем более, что и Турк/16/комиссия решила судить Шакирова и его коллег, для чего командировала в Хиву следственную комиссию. Сломленным российской военной мощью, иомудам не оставалось иного пути как вступить в мирные переговоры с полпредством.
Считая узбекских руководителей не только ответственными за кровавую расправу с туркменами, но и коррумпированными реакционерами, Сафонов отзывался о них презрительно и враждебно: «Председатель Совназиров Юсупов — бывший крупный ханский чиновник и торговец. Председатель [Хорезмской] коммунистической партии Султан-Мурадов — бывший скупщик хлопка («чистач»). Товарищ председателя компартии Большаков — бывший чарджуиский городовой и педераст. Назириндел Шаликаров — просто жулик, о котором не существует двух мнений ни у кого из знающих его. Подбор, одним словом, настолько яркий, что недавно смещенный государственный контролер Аликберов, в присутствии представителей посольства, открыто заявляет им по очереди: «ты тогда-то украл столько-то», «а ты ограбил того-то»..., и, когда кончает свою изобличительную речь, председатель (Юсупов) выражает ему свое неудовольствие за то, что он ...«говорил не через переводчика, а прямо по-русски». В таком подборе кандидатур на ответственные посты Сафонов винил Шакирова, который непосредственно составлял «кабинет» и, пользуясь должностью председателя 1-го Всехорезмского курултая, делал ставку на байство и чиновничество. «В общем, — возмущался Сафонов, — вместо советского правительства оказалась просто шайка ко всему приспосабливающихся своекорыстных пройдох, сильно окрашенных узко-национальным (узбекским) патриотизмом» (4).
Более объективно характеризовал правительство Дубянский, который писал о Юсупове: «Как администратор, способный организовать аппарат управления государством, безусловно непригоден. Создать ясную систему, внести твердую дисциплину в работу правительства и его учреждений не способен. Отсутствие определенных политических взглядов и необходимой силы воли и боязнь потерять свое положение, которым очень дорожит, делают его в высшей степени податливым на все, легко подчиняющимся всякому влиянию. По социальному положению — бывший видный коммерсант, экспортер хлопка, владелец хлопкоочистительного завода, в числе своих родственников имел много влиятельных чиновников при хане и сам состоял долгое время на службе у хана, часто сопровождал его в качестве советника по торговым делам в Петербург к Николаю. Очень часто бывал в России, говорит по-русски. При последнем Сеид-Абдулле хане вынужден был эмигрировать в Россию. Причину высылки объясняет вольнодумством и революционностью. Очень враждебно отзывается о прежних ханах и их политике. Хорошо знает и строго соблюдает все обряды мусульманства, творит «намазы» при всякой обстановке — в походе, на заседании и пр. Стремится улучшить положение хивинского народа, но определенного плана работ не имеет. Популярность среди населения приобрел своей мягкостью, обходительностью, являющимися вместе с трудолюбием и упорством в труде, знанием быта народа его положительными чертами. Вообще типичный представитель среднего ханского придворного чиновника и одновременно торговца, расширившего свой кругозор поездками по Европейской России».
О заместителе Юсупова — участнике похода советских войск на Хиву и главе первого революционного правительства Джуманиязе Султан-Мурадове, втайне готовившем заговор с целью самому занять место предсовназиров, — Дубянский отзывался так: «Единственный из видных узбеков, открыто не соблюдающий требований религии, лучше остальных членов разбирающийся в политических вопросах, один из наиболее энергичных и деятельных узбеков. Как администратор имеет некоторую опытность и достаточно твердости и распорядительности, но полнейшая беспринципность и восточное интриганство делают его очень опасным человеком. Хотя и состоит виднейшим членом ХКП, но его искренность и привязанность к ней вызывают большое сомнение. Скорее, что партийность является средством к достиже/17/нию личных целей. Во времена ханского владычества был эмигрантом в России. Февральскую революцию и «керенщину» провел в Ташкенте, работал в революционных организациях. Второй по известности населению член правительства. По своим нравственным и политическим качествам величина отрицательная, но под наблюдением может быть использованным для работы в правительстве как энергичный и знающий страну человек».
Поскольку назирами являлись бывшие хлопкозаводчики, торговцы и чиновники, Сафонов намеревался «разыскать группу, на которую можно было бы опереться для проведения коммунистического строительства», и вырвать хорезмские войска из-под влияния «байского» правительства, для чего уже 2 ноября объявил о подчинении Лубянскому как всех фронтовых, так и тыловых частей республики. «Военный назират при подобном положении лишается всех своих функций, оставаясь лишь органом снабжения», — роптали назиры, пытаясь объяснить Сафонову, что создастся положение, при котором вступившего в армию «могут отправить, куда угодно, и делать с ним, что угодно, а во главе будут стоять люди, не знающие ни языка, ни местных условии». Но, игнорируя недовольство, Сафонов переходит к главной части своего плана — распропагандированию в советском духе бойцов Хорезмского отдельного батальона и 1-го Хорезмского кавалерийского полка. Для этого создается Политическое управление — Пурхив, ядро которого составляют коммунисты политотдела русской бригады во главе с башкиром Хамзой Мусаевым. Уже к январю 1921 г. Пурхив имел 35 сотрудников и рассчитанную на 60 курсантов школу политработников, издавал выходившую дважды в неделю газету «Солнце революции» и листок РОСТА, открыл клуб и еженедельно устраивал партсобрания хивинского гарнизона (5).
Сам же Центральный Комитет Хорезмской компартии фактически распался, ибо, как докладывал выезжавшии в Хиву уполномоченный Туркестанского бюро Коминтерна Басыр Тазетдинов, на напоминание о необходимости активизировать партработу избранный 8 ноября председателем Временного ЦК Султан-Мурадов ответил, что, «пока иомуды не уничтожены, не может быть речи о партии, а в нужный момент он может превратить всех узбеков не только в «коммунистов», но и в «чувашей»». Членами ХКП состояло более 5 тыс. человек, причем на Хиву приходилось примерно 1 тыс. коммунистов, из которых 500 служили в войсках, 400 — в советских учреждениях, а остальные были членами профсоюзов, объединявших около 2500 человек. Но, как показывал 11 апреля вернувшийся из Хивы военный атташе полпредства РСФСР К.П. Ревякин, на собрания ЦК, носившие «характер вечеров с форменными оргиями», в которых принимали участие и татарские инструктора, «европейцев старались не допускать». Клеймя ЦК «публичным домом», а Союз женщин — «собранием проституток из бывшего гарема», Ревякин удивлялся, что заместителем Султан-Мурадова является бывший «глашатай одной из бухарских мечетей» Хаджи-Азим Большаков, который служил в Чарджуе «не то городовым, не то милиционером», а в 1918 г. «судился за педерастию, но дело было замято, так как изнасилование мальчика происходило на бухарской территории и дело оказалось подведомственно бухарским властям». Об этом же докладывал и представитель Реввоенсовета 1-й армии Туркфронта А. Мелькумов, возмущавшийся тем, что хорезмские коммунисты «в целях обеспечения личной жизни» накладывают на жителей контрибуции, а «мужеложство, в сильнейшей мере развитое среди них, поддерживается под видом открытия школ», причем, когда к Большакову «политотделом бригады был откомандирован один из сотрудников, он его изнасиловал». Хотя на 25 декабря намечалось открытие 2-й Всехорезмской партконференции, Пурхив, сославшись на отсутствие учета членов ХКП, созвал 23 декабря красноармейскую партконференцию и после отъезда Султан-Мурадова в Ташкент целиком взял на себя работу среди коммунистов, организовал декханский отдел и начал создавать им же субсидируемые комитеты бедноты, вступавшие в острое противостояние с «байскими» шуро — районными Советами (6). /18/
Используя Пурхив для агитации среди войск и населения и узнавая с помощью тайных осведомителей обо всех подготовляющихся юсуповцами «кознях», Сафонов, по его словам, направил свою деятельность «в сторону систематического дискредитирования назиров и в сторону подготовки настоящих советских органов власти, которые могли бы заместить правительство», то есть фактически сразу взял курс на коммунистический переворот в Хиве. Позже, заявляя Турккомиссии, что он вовсе не собирался изображать «почтовую контору» для пересылки дипломатических нот, Сафонов пояснял: «Представительство РСФСР в только что сбросившей деспотию восточной стране понималось мной не как безразличное посредничество между обеими республиками, в каждой из которых уважались неприкосновенность, status quo, «самоопределение» правительств. Нет, для меня представительство являлось только формой содействия организации и победе трудящихся этой восточной страны, а равно — всем прогрессивным явлениям, обеспечивающим глубину и ширину этой победы. Поэтому все препятствующие советскому строительству явления рассматривались мной не как неприкосновенно-национальные объекты внекритического поклонения, а как враждебные препятствия, которые во что бы то ни стало надо побороть...» Поскольку же, резюмировал Сафонов, трудящаяся масса в Хиве, будучи поголовно безграмотна, «труслива и умопомрачительно темна и суеверна», пока не в состоянии выдвинуть собственных идеологов социалистического движения, следовательно, «зачать волну пролетарской революции могут только посторонние наезжие» силы» и необходимо «подумать не об установлении modus vivendi с хорезмским правительством, а об агитации среди родственных нам частей населения и организации их распыленных сил в противовес стоящим у власти реакционным силам». Возможность советского строительства, «базирующегося на этой сплоченной и косной паразитарной банде», казалась Сафонову полной бессмыслицей.
В то же время осведомитель полпреда сообщал, что со времени приезда из Москвы назира юстиции Баба-Ахуна Салимова, который доставил подписанный им 13 сентября Союзный договор между ХНСР и РСФСР, юсуповское правительство «подняло голову», всюду объявляя о независимости республики и недопустимости вмешательства в распоряжения ее власти. Когда же Совет назиров, продолжал агент, понял, «что Вы являетесь сторонником объединения туркмен и узбеков (на что правительство в большинстве своего состава не согласно), а также освобождения арестованных иомудов (их кровных врагов) и... передачи всех хорезмских войск русскому командованию, [это] окончательно убило надежду использовать Вас в своих интересах и вызвало явную ненависть к Вам». Именно потому-де Совет назиров постановил 20 ноября командировать в Москву миссию во главе с Муллой Бекчаном Рахмановым, которому поручалось заявить о том, что полпред осуществляет политику насилия» и отступает от провозглашенных РСФСР лозунгов. Кроме того, внутри правительства организовалась «секретно-инициативная группа», возглавляемая теми же Муллой Бекчаном и Баба-Ахуном, при участии Султан-Мурадова, Юсупова, назира финансов Матфанабая Мат-Рахимова и других лиц, на пятничном заседании которой первые двое клеймили Сафонова за его вмешательство в дела управления. Осведомитель подчеркивал, что заместитель назира земледелия Бабаджан Якубов и госконтролер Худай-Зерген Диванов «всецело поддерживают» линию полпреда, Юсупов «все время лавирует, а остальные настроены явно враждебно». В очередном донесении сообщалось о тайном совещании в доме Матфанабая с участием Юсупова, Баба-Ахуна. Муллы Бекчана, Султан-Мурадова, Ливанова и назира земледелия Хакимбая Джэнмухамедова, созванном 25 ноября в честь приезда в Хиву башкирского автономиста Заки Валидова, который доложил о разгоне большевиками возглавлявшегося им правительства. В ответной речи, писал агент, Мулла Бекчан сказал, что конце концов и хорезмское правительство будет разогнано, так автономию и самостоятельность Советская власть дает только на бумаге и тем самым нагло обманывает народы Востока». /17/
Ознакомившись с донесением агента, Сафонов поинтересовался у Юсупова, что за совещание состоялось в доме Матфанабая, но предсовназиров, не обмолвившись о Валидове, ответил, что члены правительства имеют обыкновение еженедельно собираться друг у друга и за угощением беседовать на различные темы. Сафонов продолжал допытываться, что делали назиры в доме секретаря правительства М. Ахангарова и в медресе у Баба-Ахуна. Юсупов ответил, что у первого они «ели плов», а у второго собрались по случаю его приезда из Москвы. На гневную же тираду Сафонова о его полной осведомленности обо всем, Юсупов кротко возразил, что, думая лишь о благе народа, назиры не имеют ничего преступного в своих помыслах, но он передаст им слова полпреда и впредь они будут встречаться только в присутственных местах. Однако Сафонов не поверил Юсупову и очередной бой правительству решил дать по вопросу о принадлежащих духовенству вакуфных землях, право распоряжения доходами от которых намеревался передать в ведение ...Пурхива. Это было явным нарушением конституции ХСНР, закреплявшей данные земли за Назиратом просвещения, но, покушаясь на «святая-святых», Сафонов рассчитывал выбить из-под ног юсуповцев их финансовую базу, ибо, пояснял он, все образованные люди в Хиве входят в «замкнутую самодовлеющую касту», доля каждого члена которой из вакуфа «строго определена той или иной точной дробью». Уже 1 декабря при обсуждении правительством вопроса о снабжения войск Малышев, с подачи Caфонова, предложил выделить на это средства, поступающие от аренды вакуфных земель, что вызвало решительные возражения большинства назиров. Я не вытерпел, вспоминал Юсупов, и в сердцах сказал: «Будьте покойны, пока я жив, вакуфы останутся неприкосновенными и будут расходоваться на содержание мечетей, медресе, мулл и муэдзинов согласно шариату. Пусть история не запятнает мое имя и пусть не скажет, что мечети и медресе разрушались при Палванниязе Юсупове, когда он возглавлял правительство, я не в силах буду это слушать, я вам сейчас заявляю, что мы не должны этого делать... Если вы дальше будете производить насилие, то я убью вас и себя. Пусть тогда скажут историки, что Юсупов, не будучи в состоянии вынести спокойно неправильное действие полпреда Советской власти, убил его и покончил жизнь самоубийством».
Хотя дебаты продолжались нескольких часов, назиры уклонились от голосования, причем, как сообщал агент Сафонова, по окончании заседания Юсупов, Султан-Мурадов, назир просвещения Мулла Ниязи Карим-Кари, Матфанабай и Мулла Бекчан отправились совещаться к Валидову, который убеждал их, что «ни в Ташкенте, ни где бы то ни было в России вопрос в такой форме не решался и потому «сдаваться» не следует». А на следующий день замназира иностранных дел Джуманияз Аллакулов выговаривал начальнику хивинского гарнизона Куприянову: «У вас этот номер не пройдет! Добьетесь только того, что и здесь будет басмачество. Мулл не трогайте, за них — народ». Небезынтересно, замечал осведомитель, что «Султан-Мурадов систематически поддерживал наше предложение, но это не мешает ему регулярно посещать Валидова и прочие тайные совещания правительственной камарильи. Отношение камарильи к нему также вполне доброжелательное. Вывод: Султан-Мурадов — ставленник камарильи с целью опорочить партийную работу и превратить самую партию в орудие возглавляющей хорезмское «советское» правительство буржуазной клики». 2 декабря Совет назиров снова высказался за оставление вакуфных земель в ведении Назирата просвещения, и, хотя военный назир Шаихутдин Хасанов, поддержанный Сафоновым и Ревякиным, заявил, что члены партии не должны защищать вакуф, прошло предложение Юсупова перенести этот вопрос на обсуждение курултая. Тем не менее, отмечал Сафонов, когда декхане жаловались на тяжесть вакуфных поборов, «принадлежность к первой в мире Советской республике обязывала меня быть в союзе с трудящимися, нарушая ради этого корректность дипломатического представителя. Поэтому декханам отвечал: «А вы не платите! Если же будут угрожать — запирайте амбар с хлебом и заявляйте, что в случае /20/ самовольного взлома вы немедленно пожалуетесь своим хорезмским красноармейцам...» Мы, указывал Сафонов, «не говорили массе: «к черту шариат, потому что он допускает вакуф». Нет, просто консервативному стремлению массы жить по старой вере, мы в своей агитации противополагали стремление быть сытой, выдвигая это стремление на первый план и обставляя его целой серией добавочных соблазнов» (7).
Прибывшая 31 декабря в Ташкент хорезмская миссия собиралась обсудить экономические отношения с РСФСР, ибо, как жаловался Мулла Бекчан, Малышев вывез из республики «в семь раз больше, чем дал Хиве мануфактурой и калошами». Но больше всего миссию волновало разрешение болезненных споров с полпредством о едином командовании, вакуфных землях и судьбе бывшей собственности российских подданных. Но, поскольку жалобы на вмешательство Сафонова во внутренние дела республики «не документировались, мы, — пояснял Гопнер, — оставили их без рассмотрения..., тем более, что были уверены в их тенденциозности». О сентябрьских казнях Мулла Бекчан рассказывал крайне сбивчиво: отстаивал версию измены Кош-Мамеда и решительно отрицал вынесение тому смертного приговора, уверяя, будто убийство его произошло чуть ли не «из-за угла», а совершившее преступление лицо не найдено. Мулла Бекчан намекал, что единственным виновником гибели вождя является Дубянский, но, поставленный перед фактом непоследовательности своих объяснений, сослался на отсутствие его в то время в Хиве в связи с поездкой в Баку на съезд народов Востока. Однако ташкентские власти явно не разделяли отношение юсуповцев к иомудам: в информационной сводке Отдела внешних сношений от 18 января 1921 г. указывалось, что, по мнению Гопнера, «разоружение туркмен, которые представляли до сих пор одно целое с конем и винтовкой, является утопией и химерой». Основной же вывод Гопнера заключался в том, что «совместная работа с «узбекским» правительством, очевидно, будет и дальше ненормальной и необходима смена его»! (8).
Тем временем Сафонов упорно реализовывал план по дискредитации юсуповского правительства: на его заседании 11 декабря, хвалился полпред, мне удалось через своих людей поссорить Султан-Мурадова с назиром иностранных дел Шаликаровым, после чего предание последнего суду сделалось неизбежным; следствие же по делу Шаликарова обещало дать целый ряд других интересных разоблачений», в последующие несколько недель, оставаясь сам за кулисами, полпред направляет «в надлежащее русло» борьбу Пурхива против Юсупова, который 3 января просит Сафонова дать совет, как реагировать на выпады в его адрес. Но, притворно ссылаясь на недопустимость вмешательства в дела «независимой» республики, полпред рекомендует назирам относиться к агитации Пурхива также терпимо, как местные коммунисты воспринимают взгляды самого Юсупова и секретаря правительства Мухамеджана Абдалова. Однако Султан-Мурадов, соглашаясь с принципиальной критикой недостатков в деятельности органов власти, возмущается резкими выпадами Пурхива против уважаемых людей («даже против меня, хотя я — Ленин для Хорезма!»), что может-де вызвать негодование хивинцев и «жестокие расправы со стороны возмущенных масс». Но Сафонов отвечает ему, что пусть уж Туркбюро Коминтерна судит, насколько основательны уподобления Султан-Мурадова Ленину, а вот что касается «жестоких расправ», то полпредство их будет «только приветствовать, так как они помогут всем наглядно убедиться, на чьей же стороне действительное сочувствие масс». Тем не менее 6 января Сафонова вновь приглашают в Совет назиров для обсуждения вопроса о «преступной агитации некоторых политработников»: Юсупов обвиняет Мусаева в агитации «против Советской власти», то есть правительства, и «священного» вакуфа, считая последнее особенно недопустимым, ибо это идет вразрез с основами мусульманской психологии. В результате бурной полемики назиры согласились с коварным предложением Сафонова начать судебное преследование в отношении выступающих против Советской власти, но не мешать словесной агитации /21/ против вакуфа («чтобы не создать атмосферу, царившую в России во время борьбы Керенского с большевиками», — объяснил полпред), разрешив ее исключительно мусульманам.
Поскольку же утром 8 января Мусаев предложил свергнуть «реакционное» правительство, ибо «декхане готовы», понадобилась, утверждал Сафонов, «длинная беседа для внушения ему мысли, что «переворот» для нас не самоцель, а лишь средство для создания иного социального строя; что преждевременным захватом власти наши единомышленники могут только оскандалиться; что «готовность» декхан лишь митинговая, а в действительности в кишлаках нет еще ни комбедов, ни партячеек, которые могли бы сделаться информаторами нового Ревкома и его исполнительными органами на местах...». Но тем же вечером, продолжал Сафонов, «пришел военный назир Хасанов, всегда стоявший одной ногой на нашей стороне, и заявил, что состоялось постановление Совета назиров об удалении Мусаева от должности начальника Пурхива (по ложному обвинению назира народного просвещения...), причем сам Хасанов видел в этом повод для открытого выступления против правительства. Опять пришлось доказывать, что наше положение в Хорезме сильно разнится от предоктябрьского положения большевиков в Петербурге; что, опираясь на реальную силу, Красную Армию, мы можем, не спеша, расти, укрепляя революционный закал декханства, вовлеченного в практическую борьбу за местную власть, против вакуфа и т.п.; что мы демонстрируем отношение Советской власти к самоопределению восточных народов и потому должны особое значение придавать соблюдению внешней формы».
Так как Сафонов говорил, что оппоненты должны вести свою агитацию, а хивинцы сами решат, кого им поддержать, Юсупов решил подготовить воззвание к населению. Но типография находилась в ведении Пурхива, а замещавший Мусаева, уехавшего вместе с Сафоновым на съезд туркменских племен в Порсу, член Временного ЦК Файзы Рахман Вайсов заявил, что текст воззвания затерялся, но, и получив копию документа, не разрешил его печатать. «Я, — писал Юсупов, — очень рассердился и сказал: «Как же Ваисов может запретить, когда типография принадлежит хорезмскому правительству? Если немедленно не отпечатаете это воззвание, я закрою типографию...» Тогда Ваисов обратился за помощью к Ревякину, предупреждая, что, если воззвание дойдет до населения, «мы потеряем авторитет и наших людей никто не станет слушать». Хотя военный атташе был «под хмельком», он немедленно явился к Юсупову и, отозвав в отдельную комнату, вспоминал тот, «со злобой накинулся на меня и сказал: «Это ваше воззвание противоречит советскому закону...» Зная, что с пьяным не столкуешься, я замолчал, только и сказав: «Если это так, то пусть будет по-вашему, но тов. Сафонов говорил, что и мы имеем право вести агитацию». Непротивленчество Юсупова возмутило даже Баба-Ахуна, который подал в отставку и, несмотря на назначение его зампредсовназиров, уехал в Гурлен.
Вернувшись из Порсу, Сафонов решил, что настало время для демонстративного заявления полпредства, «за кем же оно идет и кого же оно намерено поддерживать». Поэтому в короткой речи на параде, устроенном 4 февраля в честь годовщины ниспровержения ханской власти, полпред напомнил, что «российский пролетариат поставил на своем знамени уничтожение не только ханского, но и байского гнета», и хотя, обращался Сафонов к войскам республики, «блюдя вашу автономию, относясь бережно к собственным желаниям вашим, мы не можем выступать за вас, но и русское правительство и русская Красная Армия не откажутся помочь трудовому народу окончательно взять власть в собственные руки, совершить второй шаг — ниспровержение байской кабалы...».
Но сначала пара слов об авторе. В.Л.Генис - один из тех исследователей, который, имея доступ к большому количеству документов и получив возможность написать действительно добротное фундаментальное исследование, предпочитают напирать на свою точку зрения, подтверждая ее лишь специально отобранными документами. Получается вроде хорошее, но ангажированное исследование. Балмасов, Смирнов, Тепляков - таких много. Ну, а какая нынче точка зрения доминирует, понятно. "Большевики злые". А в случае с советизированием Туркестана - колонизаторы, коварные обманщики, которые обещали самостоятельность республикам и не дали. Генис в своих работах о Туркестане это продавливал регулярно. Продавливал - потому что сейчас он переквалифицировался на другую тему: пишет о советских перебежчиках за рубеж в 1920-30-е.
Но даже из такой явно пристрастной работы отлично видно, с кем приходилось большевикам иметь дело. Хивинское ханство - чуть ли не самое отсталое в Российской империи. Никакого пролетариата, кроме неграмотных декхан и хлопковых рабочих, нет. После свержения царя власть фактически захватил натуральный басмач Джунаид-хан, который правил с помощью посаженной на трон марионетки. В ханстве злейшая вражда между узбеками и туркменами, так как узебкские кланы всегда были у власти и регулировали распределение воды - Габаев все подробно описал. А тут впервые победил представитель туркменского племени иомудов Джунаид (кстати, тоже бывший распределитель воды). Однако этот диктатор своими поборами и зверствами ухитрился достать всех, и уже в декабре 1919 г. против него выступили тысячи декхан и даже баев совместно с Красной армией. На сторону большевиков перешли и младохивинцы. А кем может быть младохивинец в отсталой аграрной деспотии? Хлопкозаводчиком, писцом, торговцем, муфтием... В общем, любой мало-мальски образованный младохивинец - обязательно представитель молодой буржуазии ханства. Понятно, что с такими советской республики не сделаешь, а они за свои земли будут цепляться до последнего. Так и вышло. Советский полпред в Хиве т.Сафонов, правда, смог относительно бескровно переломить ситуацию в нужное русло, поставив ханство на рельсы советизации, но дело было недалеко до бучи. Видя, во что нынче выливаются реставрационные настроения в Средней Азии, вряд ли кто-то сможет его осудить за вторжение в "самостоятельность страны" - в вину ему можно поставить максимум лишний радикализм и нетерпение.
Ну, а страдальцы по большевиЦкой диктатуре, обличающие лишение Хивы независимости и ее разделение, идут лесом. Советская власть обещала независимость азиатским народам, а не их буржуазным верхушкам.
И еще я так и не понял, почему Генис назван в статье историком. До этого он публиковался как "публицист" и "литератор". Признание заслуг?
Собственно, статья под катом.
Свержение младохивинского правительства в 1921 году
Генис Владимир Леонидович — историк.
Вторжение российских войск на территорию Хивинского ханства в декабре 1919 г. и разгром отряда фактически правившего страной туркменского вождя Джунаида предопределили отречение от престола в феврале 1920 г., его узбекской марионетки Сеид Абдулла-хана и провозглашение в апреле Хорезмской народной советской республики (ХНСР) во главе с вернувшимся из ташкентской эмиграции лидером младохивинцев Палванниязом Юсуповым. В новое правительство — Совет народных назиров — вошли и три «союзных» вождя туркменского племени иомудов, двое из которых, Кош-Мамед и Гулям-Али, первыми восстали против своего соперника Джунаида, чем не замедлили воспользоваться как младохивинцы, вмешавшиеся в туркменскую междоусобицу для захвата власти в ханстве, так и туркестанские большевики — с целью навязать Хиве советский строй. Но, как докладывал 31 мая в Ташкент полпред РСФСР A.M. Измайлов, давнюю вражду между воинственными туркменами и третировавшимися ими узбеками нельзя было изжить за несколько месяцев: «Узбеки в тайниках своей души (в том числе и члены правительства) мечтают о политике прежних ханов, которые ссорили и натравливали один род иомудов на другой и тем отвлекали их от вмешательства в хивинские дела, в этом они видят единственный выход из положения. Иомуды же недовольны правительством, как и всякой властью, желающей и могущей, при нашей поддержке, внести покой в Хивинскую страну». Указывая, что вопрос о разоружении очень беспокоит туркмен, Измайлов считал, что выбор бывшего ханского чиновника, Юсупова, председателем Совета назиров «не особенно удачен, так как с ним отождествляется ненависть к иомудам», из-за чего любая нетактичность правительства рассматривается ими как продолжение племенной вражды (1).
Уже после отзыва Измайлова в Ташкент коллегия полпредства РСФСР в Хиве в составе Резаутдина Шакирова (председатель), В.В. Дубянского, C.B. Малышева и Я.П. Страумита, пойдя на поводу младохивинцев, заподозрила «союзных» вождей в измене, вследствие чего приглашенный 15 сентября на заседание правительства Кош-Мамед был арестован и тем же вечером расстрелян. Вслед за этим, по постановлению Совета назиров, на заседании которого присутствовал и Шакиров, в ночь на 21 сентября были казнены 80 плененных сподвижников Кош-Мамеда, а через несколько дней — еще 16 человек, в том числе входивший в правительство влиятельный иомудский /15/ вождь Шамурад Бахши. Остальных пленных, около трехсот человек, отправили в Ташкент, причем «арестованные, связанные по четыре человека за руки, вначале везлись на арбах, а затем, после переправы через Аму-Дарью, до Петро-Александровска велись, также связанными, пешком». Поскольку же руководивший конвоем Малышев торопился попасть туда засветло, 16 выбившихся из сил туркмен были «зарублены шашками и заколоты штыками» (2).
Из трех «союзных» вождей, входивших в правительство, уцелел лишь Гулям-Али, который, заподозрив недоброе, не поехал в Хиву. Но уже 17 сентября коллегия полпредства предписала Лубянскому, являвшемуся также командиром 2-й Туркестанской стрелковой бригады, продолжить разоружение туркменских племен, «не останавливаясь ни перед какими репрессивными и жестокими мерами». Поскольку же снаряженная Дубянским карательная экспедиция принялась сжигать попадавшиеся на ее пути мятежные селения, Гулям-Али предложил иомудам защищаться, а Джунаид-хан вернувшийся из песков Каракумов, где он скрывался, призвал всех туркмен объединиться под его началом и лозунгом: «Смерть большевикам и хорезмскому правительству — насильникам религии и нации!». Хотя вожди так и не достигли примирения, красноармейцам противостояло более 4 тыс. вооруженных всадников. «Сейчас у власти нет больше туркмен, — докладывал 18 октября в Москву уполномоченный НКИД РСФСР в Туркестане . Д.Ю.Гопнер. — Национальная грызня достигла прежнего, если не более высокого, напряжения, а Джунаид-хан, прижатый было со своими 20-25 всадниками к персидской границе, вновь возвратился в Хиву и стоит во главе многочисленного отряда иомудов. Он обрастает не только покинувшими было его приверженцами, но и недовольной массой иомудской бедноты, боровшейся ранее против него. Шовинистическая политика узбекского правительства, массовый расстрел вождей иомудских родов — все это при попустительстве, а может быть и при содействии, нашего представительства — разбили все иллюзии первых дней после переворота, когда казались близкими объединение и совместная работа узбекской демократии и иомудской бедноты. Между тем судьбой избиваемых иомудов, у которых вместе с их пожитками отнимают и распродают их жен и детей, живо интересуются не только родственные им персидские иомуды, резко изменившие в последнее время отношение к нам, но и враждебные иомудам эрсарийцы Керкинского района и текины Закаспия. Происходящее ныне в Хиве рассматривается всюду как истребление туркмен вообще, а таковое впечатление может иметь для нас плохие последствия» (3).
Отозвав в октябре Шакирова из республики, Турккомиссия ВЦИК и Совнаркома РСФСР, являвшаяся тогда, по сути, верховной властью в крае, назначила новым полпредом бывшего командующего Ферганским фронтом М.В. Сафонова, в прошлом — эсера-максималиста и политкаторжанина, которому предлагалось добиться прекращения межнациональной вражды в Хиве и «определенно заявить, что РСФСР не даст никакой гегемонии узбекам». Но, так как власть Совета назиров не простиралась дальше Хивы, в полусотне верст от которой шли бои с «шайками» иомудов, ташкентские власти считали, что «необходим предварительный военный успех, дабы рассеять впечатление о нашей слабости и не дать укрепиться Джунаиду». Поэтому в Хиву направили подкрепления с артиллерией, которым разобщенные между собой иомуды могли противопоставить только свои винтовки, в то же время Сафонов встал в демонстративную оппозицию к Совету назиров, уверяя Ташкент, что туркмен «смел и благороден», а узбек, наоборот, — «льстец, торгаш, сифилитик и трус». Когда, возмущался полпред, Малышев сдал пленных под охрану хорезмских солдат, те «отрубали раненым головы, а потом, таская голову за ухо по базару, хвастались: «убил туркмена». Сразу же установившееся определенно враждебное отношение полпреда к юсуповскому правительству и приостановление им приказа об этапировании пленных в Ташкент способствовали росту доверия туркмен к Сафонову — тем более, что и Турк/16/комиссия решила судить Шакирова и его коллег, для чего командировала в Хиву следственную комиссию. Сломленным российской военной мощью, иомудам не оставалось иного пути как вступить в мирные переговоры с полпредством.
Считая узбекских руководителей не только ответственными за кровавую расправу с туркменами, но и коррумпированными реакционерами, Сафонов отзывался о них презрительно и враждебно: «Председатель Совназиров Юсупов — бывший крупный ханский чиновник и торговец. Председатель [Хорезмской] коммунистической партии Султан-Мурадов — бывший скупщик хлопка («чистач»). Товарищ председателя компартии Большаков — бывший чарджуиский городовой и педераст. Назириндел Шаликаров — просто жулик, о котором не существует двух мнений ни у кого из знающих его. Подбор, одним словом, настолько яркий, что недавно смещенный государственный контролер Аликберов, в присутствии представителей посольства, открыто заявляет им по очереди: «ты тогда-то украл столько-то», «а ты ограбил того-то»..., и, когда кончает свою изобличительную речь, председатель (Юсупов) выражает ему свое неудовольствие за то, что он ...«говорил не через переводчика, а прямо по-русски». В таком подборе кандидатур на ответственные посты Сафонов винил Шакирова, который непосредственно составлял «кабинет» и, пользуясь должностью председателя 1-го Всехорезмского курултая, делал ставку на байство и чиновничество. «В общем, — возмущался Сафонов, — вместо советского правительства оказалась просто шайка ко всему приспосабливающихся своекорыстных пройдох, сильно окрашенных узко-национальным (узбекским) патриотизмом» (4).
Более объективно характеризовал правительство Дубянский, который писал о Юсупове: «Как администратор, способный организовать аппарат управления государством, безусловно непригоден. Создать ясную систему, внести твердую дисциплину в работу правительства и его учреждений не способен. Отсутствие определенных политических взглядов и необходимой силы воли и боязнь потерять свое положение, которым очень дорожит, делают его в высшей степени податливым на все, легко подчиняющимся всякому влиянию. По социальному положению — бывший видный коммерсант, экспортер хлопка, владелец хлопкоочистительного завода, в числе своих родственников имел много влиятельных чиновников при хане и сам состоял долгое время на службе у хана, часто сопровождал его в качестве советника по торговым делам в Петербург к Николаю. Очень часто бывал в России, говорит по-русски. При последнем Сеид-Абдулле хане вынужден был эмигрировать в Россию. Причину высылки объясняет вольнодумством и революционностью. Очень враждебно отзывается о прежних ханах и их политике. Хорошо знает и строго соблюдает все обряды мусульманства, творит «намазы» при всякой обстановке — в походе, на заседании и пр. Стремится улучшить положение хивинского народа, но определенного плана работ не имеет. Популярность среди населения приобрел своей мягкостью, обходительностью, являющимися вместе с трудолюбием и упорством в труде, знанием быта народа его положительными чертами. Вообще типичный представитель среднего ханского придворного чиновника и одновременно торговца, расширившего свой кругозор поездками по Европейской России».
О заместителе Юсупова — участнике похода советских войск на Хиву и главе первого революционного правительства Джуманиязе Султан-Мурадове, втайне готовившем заговор с целью самому занять место предсовназиров, — Дубянский отзывался так: «Единственный из видных узбеков, открыто не соблюдающий требований религии, лучше остальных членов разбирающийся в политических вопросах, один из наиболее энергичных и деятельных узбеков. Как администратор имеет некоторую опытность и достаточно твердости и распорядительности, но полнейшая беспринципность и восточное интриганство делают его очень опасным человеком. Хотя и состоит виднейшим членом ХКП, но его искренность и привязанность к ней вызывают большое сомнение. Скорее, что партийность является средством к достиже/17/нию личных целей. Во времена ханского владычества был эмигрантом в России. Февральскую революцию и «керенщину» провел в Ташкенте, работал в революционных организациях. Второй по известности населению член правительства. По своим нравственным и политическим качествам величина отрицательная, но под наблюдением может быть использованным для работы в правительстве как энергичный и знающий страну человек».
Поскольку назирами являлись бывшие хлопкозаводчики, торговцы и чиновники, Сафонов намеревался «разыскать группу, на которую можно было бы опереться для проведения коммунистического строительства», и вырвать хорезмские войска из-под влияния «байского» правительства, для чего уже 2 ноября объявил о подчинении Лубянскому как всех фронтовых, так и тыловых частей республики. «Военный назират при подобном положении лишается всех своих функций, оставаясь лишь органом снабжения», — роптали назиры, пытаясь объяснить Сафонову, что создастся положение, при котором вступившего в армию «могут отправить, куда угодно, и делать с ним, что угодно, а во главе будут стоять люди, не знающие ни языка, ни местных условии». Но, игнорируя недовольство, Сафонов переходит к главной части своего плана — распропагандированию в советском духе бойцов Хорезмского отдельного батальона и 1-го Хорезмского кавалерийского полка. Для этого создается Политическое управление — Пурхив, ядро которого составляют коммунисты политотдела русской бригады во главе с башкиром Хамзой Мусаевым. Уже к январю 1921 г. Пурхив имел 35 сотрудников и рассчитанную на 60 курсантов школу политработников, издавал выходившую дважды в неделю газету «Солнце революции» и листок РОСТА, открыл клуб и еженедельно устраивал партсобрания хивинского гарнизона (5).
Сам же Центральный Комитет Хорезмской компартии фактически распался, ибо, как докладывал выезжавшии в Хиву уполномоченный Туркестанского бюро Коминтерна Басыр Тазетдинов, на напоминание о необходимости активизировать партработу избранный 8 ноября председателем Временного ЦК Султан-Мурадов ответил, что, «пока иомуды не уничтожены, не может быть речи о партии, а в нужный момент он может превратить всех узбеков не только в «коммунистов», но и в «чувашей»». Членами ХКП состояло более 5 тыс. человек, причем на Хиву приходилось примерно 1 тыс. коммунистов, из которых 500 служили в войсках, 400 — в советских учреждениях, а остальные были членами профсоюзов, объединявших около 2500 человек. Но, как показывал 11 апреля вернувшийся из Хивы военный атташе полпредства РСФСР К.П. Ревякин, на собрания ЦК, носившие «характер вечеров с форменными оргиями», в которых принимали участие и татарские инструктора, «европейцев старались не допускать». Клеймя ЦК «публичным домом», а Союз женщин — «собранием проституток из бывшего гарема», Ревякин удивлялся, что заместителем Султан-Мурадова является бывший «глашатай одной из бухарских мечетей» Хаджи-Азим Большаков, который служил в Чарджуе «не то городовым, не то милиционером», а в 1918 г. «судился за педерастию, но дело было замято, так как изнасилование мальчика происходило на бухарской территории и дело оказалось подведомственно бухарским властям». Об этом же докладывал и представитель Реввоенсовета 1-й армии Туркфронта А. Мелькумов, возмущавшийся тем, что хорезмские коммунисты «в целях обеспечения личной жизни» накладывают на жителей контрибуции, а «мужеложство, в сильнейшей мере развитое среди них, поддерживается под видом открытия школ», причем, когда к Большакову «политотделом бригады был откомандирован один из сотрудников, он его изнасиловал». Хотя на 25 декабря намечалось открытие 2-й Всехорезмской партконференции, Пурхив, сославшись на отсутствие учета членов ХКП, созвал 23 декабря красноармейскую партконференцию и после отъезда Султан-Мурадова в Ташкент целиком взял на себя работу среди коммунистов, организовал декханский отдел и начал создавать им же субсидируемые комитеты бедноты, вступавшие в острое противостояние с «байскими» шуро — районными Советами (6). /18/
Используя Пурхив для агитации среди войск и населения и узнавая с помощью тайных осведомителей обо всех подготовляющихся юсуповцами «кознях», Сафонов, по его словам, направил свою деятельность «в сторону систематического дискредитирования назиров и в сторону подготовки настоящих советских органов власти, которые могли бы заместить правительство», то есть фактически сразу взял курс на коммунистический переворот в Хиве. Позже, заявляя Турккомиссии, что он вовсе не собирался изображать «почтовую контору» для пересылки дипломатических нот, Сафонов пояснял: «Представительство РСФСР в только что сбросившей деспотию восточной стране понималось мной не как безразличное посредничество между обеими республиками, в каждой из которых уважались неприкосновенность, status quo, «самоопределение» правительств. Нет, для меня представительство являлось только формой содействия организации и победе трудящихся этой восточной страны, а равно — всем прогрессивным явлениям, обеспечивающим глубину и ширину этой победы. Поэтому все препятствующие советскому строительству явления рассматривались мной не как неприкосновенно-национальные объекты внекритического поклонения, а как враждебные препятствия, которые во что бы то ни стало надо побороть...» Поскольку же, резюмировал Сафонов, трудящаяся масса в Хиве, будучи поголовно безграмотна, «труслива и умопомрачительно темна и суеверна», пока не в состоянии выдвинуть собственных идеологов социалистического движения, следовательно, «зачать волну пролетарской революции могут только посторонние наезжие» силы» и необходимо «подумать не об установлении modus vivendi с хорезмским правительством, а об агитации среди родственных нам частей населения и организации их распыленных сил в противовес стоящим у власти реакционным силам». Возможность советского строительства, «базирующегося на этой сплоченной и косной паразитарной банде», казалась Сафонову полной бессмыслицей.
В то же время осведомитель полпреда сообщал, что со времени приезда из Москвы назира юстиции Баба-Ахуна Салимова, который доставил подписанный им 13 сентября Союзный договор между ХНСР и РСФСР, юсуповское правительство «подняло голову», всюду объявляя о независимости республики и недопустимости вмешательства в распоряжения ее власти. Когда же Совет назиров, продолжал агент, понял, «что Вы являетесь сторонником объединения туркмен и узбеков (на что правительство в большинстве своего состава не согласно), а также освобождения арестованных иомудов (их кровных врагов) и... передачи всех хорезмских войск русскому командованию, [это] окончательно убило надежду использовать Вас в своих интересах и вызвало явную ненависть к Вам». Именно потому-де Совет назиров постановил 20 ноября командировать в Москву миссию во главе с Муллой Бекчаном Рахмановым, которому поручалось заявить о том, что полпред осуществляет политику насилия» и отступает от провозглашенных РСФСР лозунгов. Кроме того, внутри правительства организовалась «секретно-инициативная группа», возглавляемая теми же Муллой Бекчаном и Баба-Ахуном, при участии Султан-Мурадова, Юсупова, назира финансов Матфанабая Мат-Рахимова и других лиц, на пятничном заседании которой первые двое клеймили Сафонова за его вмешательство в дела управления. Осведомитель подчеркивал, что заместитель назира земледелия Бабаджан Якубов и госконтролер Худай-Зерген Диванов «всецело поддерживают» линию полпреда, Юсупов «все время лавирует, а остальные настроены явно враждебно». В очередном донесении сообщалось о тайном совещании в доме Матфанабая с участием Юсупова, Баба-Ахуна. Муллы Бекчана, Султан-Мурадова, Ливанова и назира земледелия Хакимбая Джэнмухамедова, созванном 25 ноября в честь приезда в Хиву башкирского автономиста Заки Валидова, который доложил о разгоне большевиками возглавлявшегося им правительства. В ответной речи, писал агент, Мулла Бекчан сказал, что конце концов и хорезмское правительство будет разогнано, так автономию и самостоятельность Советская власть дает только на бумаге и тем самым нагло обманывает народы Востока». /17/
Ознакомившись с донесением агента, Сафонов поинтересовался у Юсупова, что за совещание состоялось в доме Матфанабая, но предсовназиров, не обмолвившись о Валидове, ответил, что члены правительства имеют обыкновение еженедельно собираться друг у друга и за угощением беседовать на различные темы. Сафонов продолжал допытываться, что делали назиры в доме секретаря правительства М. Ахангарова и в медресе у Баба-Ахуна. Юсупов ответил, что у первого они «ели плов», а у второго собрались по случаю его приезда из Москвы. На гневную же тираду Сафонова о его полной осведомленности обо всем, Юсупов кротко возразил, что, думая лишь о благе народа, назиры не имеют ничего преступного в своих помыслах, но он передаст им слова полпреда и впредь они будут встречаться только в присутственных местах. Однако Сафонов не поверил Юсупову и очередной бой правительству решил дать по вопросу о принадлежащих духовенству вакуфных землях, право распоряжения доходами от которых намеревался передать в ведение ...Пурхива. Это было явным нарушением конституции ХСНР, закреплявшей данные земли за Назиратом просвещения, но, покушаясь на «святая-святых», Сафонов рассчитывал выбить из-под ног юсуповцев их финансовую базу, ибо, пояснял он, все образованные люди в Хиве входят в «замкнутую самодовлеющую касту», доля каждого члена которой из вакуфа «строго определена той или иной точной дробью». Уже 1 декабря при обсуждении правительством вопроса о снабжения войск Малышев, с подачи Caфонова, предложил выделить на это средства, поступающие от аренды вакуфных земель, что вызвало решительные возражения большинства назиров. Я не вытерпел, вспоминал Юсупов, и в сердцах сказал: «Будьте покойны, пока я жив, вакуфы останутся неприкосновенными и будут расходоваться на содержание мечетей, медресе, мулл и муэдзинов согласно шариату. Пусть история не запятнает мое имя и пусть не скажет, что мечети и медресе разрушались при Палванниязе Юсупове, когда он возглавлял правительство, я не в силах буду это слушать, я вам сейчас заявляю, что мы не должны этого делать... Если вы дальше будете производить насилие, то я убью вас и себя. Пусть тогда скажут историки, что Юсупов, не будучи в состоянии вынести спокойно неправильное действие полпреда Советской власти, убил его и покончил жизнь самоубийством».
Хотя дебаты продолжались нескольких часов, назиры уклонились от голосования, причем, как сообщал агент Сафонова, по окончании заседания Юсупов, Султан-Мурадов, назир просвещения Мулла Ниязи Карим-Кари, Матфанабай и Мулла Бекчан отправились совещаться к Валидову, который убеждал их, что «ни в Ташкенте, ни где бы то ни было в России вопрос в такой форме не решался и потому «сдаваться» не следует». А на следующий день замназира иностранных дел Джуманияз Аллакулов выговаривал начальнику хивинского гарнизона Куприянову: «У вас этот номер не пройдет! Добьетесь только того, что и здесь будет басмачество. Мулл не трогайте, за них — народ». Небезынтересно, замечал осведомитель, что «Султан-Мурадов систематически поддерживал наше предложение, но это не мешает ему регулярно посещать Валидова и прочие тайные совещания правительственной камарильи. Отношение камарильи к нему также вполне доброжелательное. Вывод: Султан-Мурадов — ставленник камарильи с целью опорочить партийную работу и превратить самую партию в орудие возглавляющей хорезмское «советское» правительство буржуазной клики». 2 декабря Совет назиров снова высказался за оставление вакуфных земель в ведении Назирата просвещения, и, хотя военный назир Шаихутдин Хасанов, поддержанный Сафоновым и Ревякиным, заявил, что члены партии не должны защищать вакуф, прошло предложение Юсупова перенести этот вопрос на обсуждение курултая. Тем не менее, отмечал Сафонов, когда декхане жаловались на тяжесть вакуфных поборов, «принадлежность к первой в мире Советской республике обязывала меня быть в союзе с трудящимися, нарушая ради этого корректность дипломатического представителя. Поэтому декханам отвечал: «А вы не платите! Если же будут угрожать — запирайте амбар с хлебом и заявляйте, что в случае /20/ самовольного взлома вы немедленно пожалуетесь своим хорезмским красноармейцам...» Мы, указывал Сафонов, «не говорили массе: «к черту шариат, потому что он допускает вакуф». Нет, просто консервативному стремлению массы жить по старой вере, мы в своей агитации противополагали стремление быть сытой, выдвигая это стремление на первый план и обставляя его целой серией добавочных соблазнов» (7).
Прибывшая 31 декабря в Ташкент хорезмская миссия собиралась обсудить экономические отношения с РСФСР, ибо, как жаловался Мулла Бекчан, Малышев вывез из республики «в семь раз больше, чем дал Хиве мануфактурой и калошами». Но больше всего миссию волновало разрешение болезненных споров с полпредством о едином командовании, вакуфных землях и судьбе бывшей собственности российских подданных. Но, поскольку жалобы на вмешательство Сафонова во внутренние дела республики «не документировались, мы, — пояснял Гопнер, — оставили их без рассмотрения..., тем более, что были уверены в их тенденциозности». О сентябрьских казнях Мулла Бекчан рассказывал крайне сбивчиво: отстаивал версию измены Кош-Мамеда и решительно отрицал вынесение тому смертного приговора, уверяя, будто убийство его произошло чуть ли не «из-за угла», а совершившее преступление лицо не найдено. Мулла Бекчан намекал, что единственным виновником гибели вождя является Дубянский, но, поставленный перед фактом непоследовательности своих объяснений, сослался на отсутствие его в то время в Хиве в связи с поездкой в Баку на съезд народов Востока. Однако ташкентские власти явно не разделяли отношение юсуповцев к иомудам: в информационной сводке Отдела внешних сношений от 18 января 1921 г. указывалось, что, по мнению Гопнера, «разоружение туркмен, которые представляли до сих пор одно целое с конем и винтовкой, является утопией и химерой». Основной же вывод Гопнера заключался в том, что «совместная работа с «узбекским» правительством, очевидно, будет и дальше ненормальной и необходима смена его»! (8).
Тем временем Сафонов упорно реализовывал план по дискредитации юсуповского правительства: на его заседании 11 декабря, хвалился полпред, мне удалось через своих людей поссорить Султан-Мурадова с назиром иностранных дел Шаликаровым, после чего предание последнего суду сделалось неизбежным; следствие же по делу Шаликарова обещало дать целый ряд других интересных разоблачений», в последующие несколько недель, оставаясь сам за кулисами, полпред направляет «в надлежащее русло» борьбу Пурхива против Юсупова, который 3 января просит Сафонова дать совет, как реагировать на выпады в его адрес. Но, притворно ссылаясь на недопустимость вмешательства в дела «независимой» республики, полпред рекомендует назирам относиться к агитации Пурхива также терпимо, как местные коммунисты воспринимают взгляды самого Юсупова и секретаря правительства Мухамеджана Абдалова. Однако Султан-Мурадов, соглашаясь с принципиальной критикой недостатков в деятельности органов власти, возмущается резкими выпадами Пурхива против уважаемых людей («даже против меня, хотя я — Ленин для Хорезма!»), что может-де вызвать негодование хивинцев и «жестокие расправы со стороны возмущенных масс». Но Сафонов отвечает ему, что пусть уж Туркбюро Коминтерна судит, насколько основательны уподобления Султан-Мурадова Ленину, а вот что касается «жестоких расправ», то полпредство их будет «только приветствовать, так как они помогут всем наглядно убедиться, на чьей же стороне действительное сочувствие масс». Тем не менее 6 января Сафонова вновь приглашают в Совет назиров для обсуждения вопроса о «преступной агитации некоторых политработников»: Юсупов обвиняет Мусаева в агитации «против Советской власти», то есть правительства, и «священного» вакуфа, считая последнее особенно недопустимым, ибо это идет вразрез с основами мусульманской психологии. В результате бурной полемики назиры согласились с коварным предложением Сафонова начать судебное преследование в отношении выступающих против Советской власти, но не мешать словесной агитации /21/ против вакуфа («чтобы не создать атмосферу, царившую в России во время борьбы Керенского с большевиками», — объяснил полпред), разрешив ее исключительно мусульманам.
Поскольку же утром 8 января Мусаев предложил свергнуть «реакционное» правительство, ибо «декхане готовы», понадобилась, утверждал Сафонов, «длинная беседа для внушения ему мысли, что «переворот» для нас не самоцель, а лишь средство для создания иного социального строя; что преждевременным захватом власти наши единомышленники могут только оскандалиться; что «готовность» декхан лишь митинговая, а в действительности в кишлаках нет еще ни комбедов, ни партячеек, которые могли бы сделаться информаторами нового Ревкома и его исполнительными органами на местах...». Но тем же вечером, продолжал Сафонов, «пришел военный назир Хасанов, всегда стоявший одной ногой на нашей стороне, и заявил, что состоялось постановление Совета назиров об удалении Мусаева от должности начальника Пурхива (по ложному обвинению назира народного просвещения...), причем сам Хасанов видел в этом повод для открытого выступления против правительства. Опять пришлось доказывать, что наше положение в Хорезме сильно разнится от предоктябрьского положения большевиков в Петербурге; что, опираясь на реальную силу, Красную Армию, мы можем, не спеша, расти, укрепляя революционный закал декханства, вовлеченного в практическую борьбу за местную власть, против вакуфа и т.п.; что мы демонстрируем отношение Советской власти к самоопределению восточных народов и потому должны особое значение придавать соблюдению внешней формы».
Так как Сафонов говорил, что оппоненты должны вести свою агитацию, а хивинцы сами решат, кого им поддержать, Юсупов решил подготовить воззвание к населению. Но типография находилась в ведении Пурхива, а замещавший Мусаева, уехавшего вместе с Сафоновым на съезд туркменских племен в Порсу, член Временного ЦК Файзы Рахман Вайсов заявил, что текст воззвания затерялся, но, и получив копию документа, не разрешил его печатать. «Я, — писал Юсупов, — очень рассердился и сказал: «Как же Ваисов может запретить, когда типография принадлежит хорезмскому правительству? Если немедленно не отпечатаете это воззвание, я закрою типографию...» Тогда Ваисов обратился за помощью к Ревякину, предупреждая, что, если воззвание дойдет до населения, «мы потеряем авторитет и наших людей никто не станет слушать». Хотя военный атташе был «под хмельком», он немедленно явился к Юсупову и, отозвав в отдельную комнату, вспоминал тот, «со злобой накинулся на меня и сказал: «Это ваше воззвание противоречит советскому закону...» Зная, что с пьяным не столкуешься, я замолчал, только и сказав: «Если это так, то пусть будет по-вашему, но тов. Сафонов говорил, что и мы имеем право вести агитацию». Непротивленчество Юсупова возмутило даже Баба-Ахуна, который подал в отставку и, несмотря на назначение его зампредсовназиров, уехал в Гурлен.
Вернувшись из Порсу, Сафонов решил, что настало время для демонстративного заявления полпредства, «за кем же оно идет и кого же оно намерено поддерживать». Поэтому в короткой речи на параде, устроенном 4 февраля в честь годовщины ниспровержения ханской власти, полпред напомнил, что «российский пролетариат поставил на своем знамени уничтожение не только ханского, но и байского гнета», и хотя, обращался Сафонов к войскам республики, «блюдя вашу автономию, относясь бережно к собственным желаниям вашим, мы не можем выступать за вас, но и русское правительство и русская Красная Армия не откажутся помочь трудовому народу окончательно взять власть в собственные руки, совершить второй шаг — ниспровержение байской кабалы...».
