(no subject)
Feb. 14th, 2014 01:08 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
voencomuezdИГОРЬ ВЛАДИМИРОВИЧ КУРЫШЕВ
кандидат исторических наук, доцент
(Ишим),
заведующий кафедрой истории, философии и экономики Ишимского государственного педагогического института им. ПЛ. Ершова
ИЗ ИСТОРИИ ПАРТИЗАНСКОГО ТЕРРОРА В ЗАПАДНОЙ СИБИРИ (1918-1920 гг.): СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
В последние десятилетия в историографии Гражданской войны в Сибири заявила о себе тенденция, связанная с критическим переосмыслением данного исторического этапа и отходом от бытовавших ранее поверхностной описа-"ельности и чрезмерной героизации. Однако целый сяд проблем, в том числе связанных с изучением со--иальной психологии повстанческо-партизанского лзижения, нуждается в дальнейшей разработке.
В этом аспекте, несмотря на имманентную :убъективность, немалый интерес в качестве исторического источника представляют мемуары бывших участников партизанского движения, либо еще yе введенные в научный оборот или же недостаточно востребованные сибирскими историками. По справедливому замечанию А.Н. Никитина, «мемуары - основной, а нередко и единственный источник для изучения субъективных устремлений участников партизанского движения, их внутреннего мира, уровня развития и т.п.» [1].
Рассматривая партизанские воспоминания, созданные в 1920-е - середине 1930-х гг., можно обнаружить достаточно глубокие патологические изменения в человеческом сознании, которые произошли под влиянием самой военной обстановки, ожесточенной, кровавой борьбы, расколовшей общество. И прежде всего это отчетливо выраженные формы и проявления синдрома жестокости и насилия (по терминологии К.Г. Юнга), вырывающиеся наружу под давлением архетипов коллективно-/155/го бессознательного. Так, из содержания неизвестных ранее мемуаров бывшего партизана П.А. Нечаева, написанных им в декабре 1935 г. в с. Корнилово Каменского-на-Оби района, следует, что их автор в начале ноября 1918 г. был мобилизован в колчаковскую армию (по призыву 1919 г.), однако бежал. Известно, что дезертиры из молодежи первоначально составляли основу многих партизанских отрядов. В своих воспоминаниях П.А. Нечаев последовательно рассказывает о различных формах террористической деятельности партизан, в том числе и об убийстве колчаковского сыщика, пытавшегося найти следы бывшего советского руководителя в Каменском уезде И.В. Громова (Мамонова). Причем сам факт свершившегося убийства и спустя много лет выступает здесь как совершенно обыденное явление, нечто вроде драки между деревенскими парнями: «Я схватил за горло и за яйца. Горюнов выхватил из-за ошкура сыщика бульдог и выстрелил ему в лоб. Убили и вернулись по домам» [2].
Вскоре небольшой партизанский отряд совершил набег в с. Корнилово на торговца скотом, «крупного спекулянта» Манохина, жестоко притеснявшего бедноту. Кроме того, ответные чувства злобы и мести Манохин вызвал тем, что незадолго до этого набега обратился за помощью к карателям, перепоровшим плетями и шомполами большевистски настроенных крестьян. Причем после жестокой порки около тридцати крестьян, девять из них белые насильно заставили исповедаться и причаститься в местной церкви, а затем увели на кладбище и расстреляли. Насилия и произвол, происходившие по вине представителей противоборствующих сторон, порождали прогрессировавшие чувства ненависти и мести, которые приобретали всепроникающий, иррациональный характер, выражая себя и в фактах коллективной ответственности. По словам мемуариста, под видом белых партизаны ворвались в дом торговца Манохина, взорвали бомбой его двенадцатилетнего сына, а сам Громов из бульдога застрелил его жену [3]. Громовский отряд реквизировал у Манохина деньги (10 000 руб.), ящик с товаром, большое количество пимов, а также пару лошадей.
В этот же день партизаны убили компаньона Манохина, мельника Н. Леоненко вместе с его женой. Последовали и другие экспроприации, в ходе которых полученные деньги шли на закупку необходимого оружия, массовые убийства милиционеров (приведены данные о тридцати шести убитых), взбудоражившие окрестное население. Затем до весны 1919 г. партизанская деятельность сподвижников Громова приостановилась в силу усиления карательной политики колчаковских властей.
В мае 1919 г. партизаны, переодевшись в белогвардейскую форму, совершили нападение на старообрядческого попа, выдавшего белым в селе Поперечном многих крестьян, сочувствовавших советской власти. У попа было конфисковано около пяти тысяч золотом и серебром, а сам он был убит партизанами на Ярковских заимках.
В целом на протяжении Гражданской войны в Западной Сибири (особенно весной - осенью 1919 г.) представителями различных партизанских отрядов были совершены массовые, потрясающие своей жестокостью убийства священнослужителей как по причине их активного сотрудничества с колчаковскими властями (в том числе шпионажа в пользу белых, доносительства на всех неблагонадежных и неугодных), так и в силу яростного неприятия старого мира, дореволюционного прошлого, с которым ассоциировалось нередко духовенство. Причем расправы над священниками были характерны прежде всего для партизанских частей, в социальном составе которых преобладали криминальные элементы, бывшие преступники, дезертиры, лица с ярко выраженным маргинальным типом сознания. Что же касается крупных партизанских соединений, в которых явственно прослеживалось стремление установить строгий порядок и воинскую дисциплину (по крайней мере с осени 1919 г.), то в них подобные репрессивные акции практиковались гораздо реже.
В частности, И.В.Громов (Мамонов), ставший впоследствии командиром партизанского корпуса, по этому поводу отмечал в своих воспоминаниях: «Я с небольшим отрядом в это время находился в верстах в 30 от Корнилова. Это было в последних числах октября 1918 г. Мы решили укротить аппетит кулацко-поповской своры, чтобы они забыли, как составлять списки на большевиков [...] Мы решили в противовес белому террору, чинимому карательными отрядами, объявить красный террор и на 3-й день после указанной казни расстреляли две кулацкие семьи вместе с их детьми.
Наверно, кто будет читать мои воспоминания, назовет нас зверьми за нашу расправу но должен сказать, что мы шли на это вполне сознательно, чтобы этим красным террором приостановить белый террор и этим самым спасти сотни и тысячи невинных человеческих жизней, которых выдавало кулачество как большевиков» [4] (выделено мною. - И.К.).
Неслыханно кощунственные казни священнослужителей, погромы православных храмов совершали партизаны так называемых анархистских отрядов Рогова и Новоселова. Так, в донесении титовского волостного секретаря в Барнаульскую уездную земскую управу от 29 октября 1918 г. сообщалось о нападении полуторатысячного отряда ро-говцев на село Дмитро-Титовское. Причем, как указывал секретарь, бандиты не только совершили ограбление, но и убили 14 человек мирных жителей, преимущественно зажиточных. В числе убитых оказался священник о. Василий Закурдаев, которого роговские партизаны, обхватив веревкой, привязали к запряженной двумя лошадьми телеге, носились на ней по селу во весь карьер, а сзади трое верховых нагоняли и топтали обреченную на мучения жертву. У растерзанного священника впоследствии было обнаружено несколько огнестрельных и штыковых ран, все тело оказалось избичеванным, а голова отрублена. «Эти разбойники почти над каждым убитым производили подобные пытки, - писал волостной секретарь, - а в довершение всего бросали на огонь. Трое из убитых оказались сожженными. В церкви все иконы переколоты штыками, вся церковная утварь побита, престол обнажен, но этого еще было мало, они заводили лошадей и там разъезжали верхом» [5].
Устрашающие факты расправ партизан над священниками, зажиточными крестьянами, представителями местной интеллигенции фиксировались и распространялись разного рода корреспондентами, в пропагандистских целях печатались на страницах газет, выходивших в колчаковской Сибири. Так, некто под псевдонимам Наблюдатель, делясь своими путевыми впечатлениями о событиях в г. Камне Алтайской губернии, сообщал о том, что у священника села Корниловского щеки от рта были прорезаны до ушей, вырезаны губы с усами, отрезаны половые органы и лишь после этих диких истязаний его окончательно умертвили. Жена псаломщика этого же села подверглась групповому изнасилованию «бандой», а затем была изрублена в куски. А в селе /156/ Ярках партизаны (красные) жестоко убили сельского учителя, гимназиста-оспопрививателя и секретаря волостной управы [6].
Сведения о погромной деятельности партизанских отрядов Рогова подтверждаются достоверными данными различных источников, несмотря на то что некоторые бывшие роговцы утверждали, что чудовищные расправы совершали не они, а уголовники, вышедшие в этот момент из тюрем, или проникшие в партизанские ряды [7].
Действительно, криминальная стихия всегда сопутствовала народным бунтам, и в том числе повстанческо-партизанскому движению которое имело с ними сходные черты и сопровождалось погромами, разгулом уголовщины, вырвавшейся на волю из тюрем во время революции и Гражданской войны. Однако, по другим сведениям, роговцы вовсе не опровергали своего очень деятельного участия в кровавых расправах над «гадами», всеми чуждыми им элементами. Так, Г.Ф. Рогов, по словам дочери своего сподвижника Е. Новоселовой, после освобождения из-под ареста в начале марта 1920 г. (по распоряжению командования 5-й армии) признался: «В настоящий момент я не признаю никакой работы. Я признаю бунтарей, бунтарство. Террор, полнейший террор» [8].
В декабре 1919 г. опустошительному погрому и неоправданным жестокостям, насилиям со стороны обреченного роговского отряда подверглись жители городов Кузнецка и Щегловска Томской губернии. Известный сибирский писатель В.Я. Зазубрин в очерке «Неезженными дорогами» делился личными впечатлениями от посещения Кузнецка в 1926 г., спустя семь лет после описываемых событий: «Я медленно иду по рубчатым, черно-рыжим чугунным плитам. Мне кажется, что я иду по запекшейся, заржавевшей крови. Сюда в 19-м году роговцы согнали буржуев, попов и прочих паразитов" и здесь "казнили" их четвертованием, жгли. Здесь в алтаре, на престоле, была разложена и изнасилована толстая купчиха Акулова. Изнасиловав Акулову, роговцы воткнули ей в живот зажженную рублевую свечу. Потом собор, заваленный трупами убитых и недобитых купцов и попов, зажгли. От собора остались стены»9. Жертвы только среди населения Кузнецка составили не менее нескольких сотен человек, хотя они до сих пор не поддаются точному учету.
Член Сибревкома В.М. Косарев отмечал в своем докладе в ЦК РКП(б), что отряд Рогова являлся самым ненадежным, ядро этого отряда составляли «анархисты», бежавшие из тюрем уголовники, разного рода авантюристы. «Они изрядно грабили, пьянствовали, разрушали церкви, - писал он, - одевали парчой своих лошадей, шили из поповских риз штаны, кисеты и прочее, причем уверяли, что крестьяне не только [не] протестовали, но "сами" помогали разрушать церкви. Партизаны говорили о Рогове как о хорошем, толковом мужике, который не всегда сочувствовал вакханалии, но не был в состоянии ее остановить» [10].
К сожалению, разрушение православных церквей в Гражданскую войну уже не воспринималось партизанами как акт вопиющего вандализма, более того, по свидетельству тех же роговцев, нередко диктовалось практической необходимостью, связанной с военной обстановкой, поскольку колчаковцы каменные церкви превращали в крепости, а церковные колокольни - в пулеметные гнезда и наблюдательные пункты, в результате чего партизаны несли значительные людские потери [11].
Приведенные примеры свидетельствуют о серьезных деформациях в нравственно-психологическом облике участников партизанского движения, нарастании агрессивного поведения с их стороны. В период Гражданской войны поведение значительной части партизан обусловливали прежде всего ярко выраженные, самодовлеющие чувства ненависти и мести. По признанию одного из партизанских мемуаристов, «единственным желанием каждого партизана было иметь огнестрельное оружие, чтобы отомстить негодяям за зверства, чинимые над беззащитным населением деревень» (выделено мною. - И.К.) [12]. А в предсмертной записке юного партизана Кири Боева, которую он, отстреливаясь от белых, написал собственной кровью, говорилось: «Товарищи, погибаю не от рук палачей, а от своей руки, должны за меня отомстить сотне палачей» [13].
Понятно, что с одной стороны, партизанский террор тесно смыкался с уголовщиной и бандитизмом, а с другой стороны - уходя своими корнями в полную противоречий действительность самодержавной России, он являлся порождением сложных психологических и провокационных факторов: жестокостей, произвола, насилия, неадекватных действий со стороны колчаковских властей. И как и всякий другой террор, преследовал собой цель вызвать страх, сменяемый ужасом, и тем самым внести дезорганизацию, панику в жизнь вражеского тыла.
1. Никитин А.Н. Мемуары как источник по истории партизанского движения в Сибири в годы Гражданской войны: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Томск, 1979. С. 12-13.
2. Центр хранения архивного фонда Алтайского края. (ЦХАФАК). Ф. 1061. Оп. 1. Д. 306, Л. 5.
3. Там же. Л. 8.
4. Революционные события и Гражданская война в Алтайской губернии. 1917-1922: Хрестоматия. Барнаул, 2001. С. 175.
5. Там же. С. 272-273.
6. ЦХАФАК, Ф. 1061. Оп. 1. Д. 15. Л. 29-30; Алтайск. вестн. (Барнаул). 1919. 4 сент.
7. Революционные события и гражданская война в Алтайской губернии. С. 268.
8. Там же. С. 255.
9. Цит. по: Зазубрин В.Я. Общежитие / Сост. Г. Арабескин. Новосибирск, 1990. С. 404-405.
10. Цит. по: Шишкин В.И. Сибирская Вандея: вооруженное сопротивление коммунистическому режиму в 1920 году. Новосибирск, 1997. С. 70.
11. Революционные события и Гражданская война в Алтайской губернии. С. 262-263.
12. М. А-зов. Горные партизаны: (Воспоминания) // Алтайск. деревня. 1924, № 1. С. 132.
13. ЦХАФАК. Ф. 1061. Оп. 1. Д. 306. Л. 17.
КЛИО. 2006. № 2. С. 155-157.
кандидат исторических наук, доцент
(Ишим),
заведующий кафедрой истории, философии и экономики Ишимского государственного педагогического института им. ПЛ. Ершова
ИЗ ИСТОРИИ ПАРТИЗАНСКОГО ТЕРРОРА В ЗАПАДНОЙ СИБИРИ (1918-1920 гг.): СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
В последние десятилетия в историографии Гражданской войны в Сибири заявила о себе тенденция, связанная с критическим переосмыслением данного исторического этапа и отходом от бытовавших ранее поверхностной описа-"ельности и чрезмерной героизации. Однако целый сяд проблем, в том числе связанных с изучением со--иальной психологии повстанческо-партизанского лзижения, нуждается в дальнейшей разработке.
В этом аспекте, несмотря на имманентную :убъективность, немалый интерес в качестве исторического источника представляют мемуары бывших участников партизанского движения, либо еще yе введенные в научный оборот или же недостаточно востребованные сибирскими историками. По справедливому замечанию А.Н. Никитина, «мемуары - основной, а нередко и единственный источник для изучения субъективных устремлений участников партизанского движения, их внутреннего мира, уровня развития и т.п.» [1].
Рассматривая партизанские воспоминания, созданные в 1920-е - середине 1930-х гг., можно обнаружить достаточно глубокие патологические изменения в человеческом сознании, которые произошли под влиянием самой военной обстановки, ожесточенной, кровавой борьбы, расколовшей общество. И прежде всего это отчетливо выраженные формы и проявления синдрома жестокости и насилия (по терминологии К.Г. Юнга), вырывающиеся наружу под давлением архетипов коллективно-/155/го бессознательного. Так, из содержания неизвестных ранее мемуаров бывшего партизана П.А. Нечаева, написанных им в декабре 1935 г. в с. Корнилово Каменского-на-Оби района, следует, что их автор в начале ноября 1918 г. был мобилизован в колчаковскую армию (по призыву 1919 г.), однако бежал. Известно, что дезертиры из молодежи первоначально составляли основу многих партизанских отрядов. В своих воспоминаниях П.А. Нечаев последовательно рассказывает о различных формах террористической деятельности партизан, в том числе и об убийстве колчаковского сыщика, пытавшегося найти следы бывшего советского руководителя в Каменском уезде И.В. Громова (Мамонова). Причем сам факт свершившегося убийства и спустя много лет выступает здесь как совершенно обыденное явление, нечто вроде драки между деревенскими парнями: «Я схватил за горло и за яйца. Горюнов выхватил из-за ошкура сыщика бульдог и выстрелил ему в лоб. Убили и вернулись по домам» [2].
Вскоре небольшой партизанский отряд совершил набег в с. Корнилово на торговца скотом, «крупного спекулянта» Манохина, жестоко притеснявшего бедноту. Кроме того, ответные чувства злобы и мести Манохин вызвал тем, что незадолго до этого набега обратился за помощью к карателям, перепоровшим плетями и шомполами большевистски настроенных крестьян. Причем после жестокой порки около тридцати крестьян, девять из них белые насильно заставили исповедаться и причаститься в местной церкви, а затем увели на кладбище и расстреляли. Насилия и произвол, происходившие по вине представителей противоборствующих сторон, порождали прогрессировавшие чувства ненависти и мести, которые приобретали всепроникающий, иррациональный характер, выражая себя и в фактах коллективной ответственности. По словам мемуариста, под видом белых партизаны ворвались в дом торговца Манохина, взорвали бомбой его двенадцатилетнего сына, а сам Громов из бульдога застрелил его жену [3]. Громовский отряд реквизировал у Манохина деньги (10 000 руб.), ящик с товаром, большое количество пимов, а также пару лошадей.
В этот же день партизаны убили компаньона Манохина, мельника Н. Леоненко вместе с его женой. Последовали и другие экспроприации, в ходе которых полученные деньги шли на закупку необходимого оружия, массовые убийства милиционеров (приведены данные о тридцати шести убитых), взбудоражившие окрестное население. Затем до весны 1919 г. партизанская деятельность сподвижников Громова приостановилась в силу усиления карательной политики колчаковских властей.
В мае 1919 г. партизаны, переодевшись в белогвардейскую форму, совершили нападение на старообрядческого попа, выдавшего белым в селе Поперечном многих крестьян, сочувствовавших советской власти. У попа было конфисковано около пяти тысяч золотом и серебром, а сам он был убит партизанами на Ярковских заимках.
В целом на протяжении Гражданской войны в Западной Сибири (особенно весной - осенью 1919 г.) представителями различных партизанских отрядов были совершены массовые, потрясающие своей жестокостью убийства священнослужителей как по причине их активного сотрудничества с колчаковскими властями (в том числе шпионажа в пользу белых, доносительства на всех неблагонадежных и неугодных), так и в силу яростного неприятия старого мира, дореволюционного прошлого, с которым ассоциировалось нередко духовенство. Причем расправы над священниками были характерны прежде всего для партизанских частей, в социальном составе которых преобладали криминальные элементы, бывшие преступники, дезертиры, лица с ярко выраженным маргинальным типом сознания. Что же касается крупных партизанских соединений, в которых явственно прослеживалось стремление установить строгий порядок и воинскую дисциплину (по крайней мере с осени 1919 г.), то в них подобные репрессивные акции практиковались гораздо реже.
В частности, И.В.Громов (Мамонов), ставший впоследствии командиром партизанского корпуса, по этому поводу отмечал в своих воспоминаниях: «Я с небольшим отрядом в это время находился в верстах в 30 от Корнилова. Это было в последних числах октября 1918 г. Мы решили укротить аппетит кулацко-поповской своры, чтобы они забыли, как составлять списки на большевиков [...] Мы решили в противовес белому террору, чинимому карательными отрядами, объявить красный террор и на 3-й день после указанной казни расстреляли две кулацкие семьи вместе с их детьми.
Наверно, кто будет читать мои воспоминания, назовет нас зверьми за нашу расправу но должен сказать, что мы шли на это вполне сознательно, чтобы этим красным террором приостановить белый террор и этим самым спасти сотни и тысячи невинных человеческих жизней, которых выдавало кулачество как большевиков» [4] (выделено мною. - И.К.).
Неслыханно кощунственные казни священнослужителей, погромы православных храмов совершали партизаны так называемых анархистских отрядов Рогова и Новоселова. Так, в донесении титовского волостного секретаря в Барнаульскую уездную земскую управу от 29 октября 1918 г. сообщалось о нападении полуторатысячного отряда ро-говцев на село Дмитро-Титовское. Причем, как указывал секретарь, бандиты не только совершили ограбление, но и убили 14 человек мирных жителей, преимущественно зажиточных. В числе убитых оказался священник о. Василий Закурдаев, которого роговские партизаны, обхватив веревкой, привязали к запряженной двумя лошадьми телеге, носились на ней по селу во весь карьер, а сзади трое верховых нагоняли и топтали обреченную на мучения жертву. У растерзанного священника впоследствии было обнаружено несколько огнестрельных и штыковых ран, все тело оказалось избичеванным, а голова отрублена. «Эти разбойники почти над каждым убитым производили подобные пытки, - писал волостной секретарь, - а в довершение всего бросали на огонь. Трое из убитых оказались сожженными. В церкви все иконы переколоты штыками, вся церковная утварь побита, престол обнажен, но этого еще было мало, они заводили лошадей и там разъезжали верхом» [5].
Устрашающие факты расправ партизан над священниками, зажиточными крестьянами, представителями местной интеллигенции фиксировались и распространялись разного рода корреспондентами, в пропагандистских целях печатались на страницах газет, выходивших в колчаковской Сибири. Так, некто под псевдонимам Наблюдатель, делясь своими путевыми впечатлениями о событиях в г. Камне Алтайской губернии, сообщал о том, что у священника села Корниловского щеки от рта были прорезаны до ушей, вырезаны губы с усами, отрезаны половые органы и лишь после этих диких истязаний его окончательно умертвили. Жена псаломщика этого же села подверглась групповому изнасилованию «бандой», а затем была изрублена в куски. А в селе /156/ Ярках партизаны (красные) жестоко убили сельского учителя, гимназиста-оспопрививателя и секретаря волостной управы [6].
Сведения о погромной деятельности партизанских отрядов Рогова подтверждаются достоверными данными различных источников, несмотря на то что некоторые бывшие роговцы утверждали, что чудовищные расправы совершали не они, а уголовники, вышедшие в этот момент из тюрем, или проникшие в партизанские ряды [7].
Действительно, криминальная стихия всегда сопутствовала народным бунтам, и в том числе повстанческо-партизанскому движению которое имело с ними сходные черты и сопровождалось погромами, разгулом уголовщины, вырвавшейся на волю из тюрем во время революции и Гражданской войны. Однако, по другим сведениям, роговцы вовсе не опровергали своего очень деятельного участия в кровавых расправах над «гадами», всеми чуждыми им элементами. Так, Г.Ф. Рогов, по словам дочери своего сподвижника Е. Новоселовой, после освобождения из-под ареста в начале марта 1920 г. (по распоряжению командования 5-й армии) признался: «В настоящий момент я не признаю никакой работы. Я признаю бунтарей, бунтарство. Террор, полнейший террор» [8].
В декабре 1919 г. опустошительному погрому и неоправданным жестокостям, насилиям со стороны обреченного роговского отряда подверглись жители городов Кузнецка и Щегловска Томской губернии. Известный сибирский писатель В.Я. Зазубрин в очерке «Неезженными дорогами» делился личными впечатлениями от посещения Кузнецка в 1926 г., спустя семь лет после описываемых событий: «Я медленно иду по рубчатым, черно-рыжим чугунным плитам. Мне кажется, что я иду по запекшейся, заржавевшей крови. Сюда в 19-м году роговцы согнали буржуев, попов и прочих паразитов" и здесь "казнили" их четвертованием, жгли. Здесь в алтаре, на престоле, была разложена и изнасилована толстая купчиха Акулова. Изнасиловав Акулову, роговцы воткнули ей в живот зажженную рублевую свечу. Потом собор, заваленный трупами убитых и недобитых купцов и попов, зажгли. От собора остались стены»9. Жертвы только среди населения Кузнецка составили не менее нескольких сотен человек, хотя они до сих пор не поддаются точному учету.
Член Сибревкома В.М. Косарев отмечал в своем докладе в ЦК РКП(б), что отряд Рогова являлся самым ненадежным, ядро этого отряда составляли «анархисты», бежавшие из тюрем уголовники, разного рода авантюристы. «Они изрядно грабили, пьянствовали, разрушали церкви, - писал он, - одевали парчой своих лошадей, шили из поповских риз штаны, кисеты и прочее, причем уверяли, что крестьяне не только [не] протестовали, но "сами" помогали разрушать церкви. Партизаны говорили о Рогове как о хорошем, толковом мужике, который не всегда сочувствовал вакханалии, но не был в состоянии ее остановить» [10].
К сожалению, разрушение православных церквей в Гражданскую войну уже не воспринималось партизанами как акт вопиющего вандализма, более того, по свидетельству тех же роговцев, нередко диктовалось практической необходимостью, связанной с военной обстановкой, поскольку колчаковцы каменные церкви превращали в крепости, а церковные колокольни - в пулеметные гнезда и наблюдательные пункты, в результате чего партизаны несли значительные людские потери [11].
Приведенные примеры свидетельствуют о серьезных деформациях в нравственно-психологическом облике участников партизанского движения, нарастании агрессивного поведения с их стороны. В период Гражданской войны поведение значительной части партизан обусловливали прежде всего ярко выраженные, самодовлеющие чувства ненависти и мести. По признанию одного из партизанских мемуаристов, «единственным желанием каждого партизана было иметь огнестрельное оружие, чтобы отомстить негодяям за зверства, чинимые над беззащитным населением деревень» (выделено мною. - И.К.) [12]. А в предсмертной записке юного партизана Кири Боева, которую он, отстреливаясь от белых, написал собственной кровью, говорилось: «Товарищи, погибаю не от рук палачей, а от своей руки, должны за меня отомстить сотне палачей» [13].
Понятно, что с одной стороны, партизанский террор тесно смыкался с уголовщиной и бандитизмом, а с другой стороны - уходя своими корнями в полную противоречий действительность самодержавной России, он являлся порождением сложных психологических и провокационных факторов: жестокостей, произвола, насилия, неадекватных действий со стороны колчаковских властей. И как и всякий другой террор, преследовал собой цель вызвать страх, сменяемый ужасом, и тем самым внести дезорганизацию, панику в жизнь вражеского тыла.
1. Никитин А.Н. Мемуары как источник по истории партизанского движения в Сибири в годы Гражданской войны: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Томск, 1979. С. 12-13.
2. Центр хранения архивного фонда Алтайского края. (ЦХАФАК). Ф. 1061. Оп. 1. Д. 306, Л. 5.
3. Там же. Л. 8.
4. Революционные события и Гражданская война в Алтайской губернии. 1917-1922: Хрестоматия. Барнаул, 2001. С. 175.
5. Там же. С. 272-273.
6. ЦХАФАК, Ф. 1061. Оп. 1. Д. 15. Л. 29-30; Алтайск. вестн. (Барнаул). 1919. 4 сент.
7. Революционные события и гражданская война в Алтайской губернии. С. 268.
8. Там же. С. 255.
9. Цит. по: Зазубрин В.Я. Общежитие / Сост. Г. Арабескин. Новосибирск, 1990. С. 404-405.
10. Цит. по: Шишкин В.И. Сибирская Вандея: вооруженное сопротивление коммунистическому режиму в 1920 году. Новосибирск, 1997. С. 70.
11. Революционные события и Гражданская война в Алтайской губернии. С. 262-263.
12. М. А-зов. Горные партизаны: (Воспоминания) // Алтайск. деревня. 1924, № 1. С. 132.
13. ЦХАФАК. Ф. 1061. Оп. 1. Д. 306. Л. 17.
КЛИО. 2006. № 2. С. 155-157.
